Рассказав обо всём Сергею Николаевичу по телефону, Марина Викторовна вышла во двор, где столкнулась с Бэлигмой – старой буряткой, которую дед попросил в течение года следить за домом:
– Цветы поливать, пыль, если где, протереть. Мы с ним хорошими соседями были, чего бы и не помочь, – улыбалась Бэлигма. – Пропал, значит? А вы, значит, за наследством приехали?
Марина Викторовна не ответила. Она уже ничему не удивлялась. Казалось невероятным, чтобы Виктор Каюмович не только уставлял дом цветами, но ещё и просил какую-то женщину за ними ухаживать. Впрочем, цветов в доме нашлось немного.
– Фиалки? – удивилась Марина Викторовна. – Могли бы просто забрать их и поливать у себя…
– Могла бы, – улыбнувшись, проговорила Бэлигма.
Второй ключ бурятка рассматривала долго и с явным интересом, но придумать ему применения не смогла. Обошли весь дом, заглянули в оба чулана, но замков не обнаружили.
– Может, он вообще не от дома, – вздохнула Марина Викторовна.
– Как знать, – качнула головой Бэлигма и, распрощавшись, заторопилась на улицу. Обещала завтра прийти вновь: – Я вам молочка свежего принесу, раз такое дело. Мы с вашим отцом хорошо общались, пока он не уехал. А теперь вот. Ну да вы не расстраивайтесь, узнаем про ваш ключ.
Марина Викторовна от таких слов чуть не расплакалась – будто её единственной заботой была тайна ключа, а не молчаливое расставание с отцом.
– Хорошо общались, – прошептала она, глядя вслед Бэлигме. – Чудеса какие-то.
Виктор Каюмович никогда ни с кем хорошо не общался. У него даже друзей настоящих не было.
Марина Викторовна ещё раз обошла дом. Удивляло отсутствие рабочего кабинета: где же книги, записи отца? Если он оставался на одном месте больше года, то неизменно обрастал ворохом черновиков, записок. Удивляло и то, что по углам лежал махровый слой пыли – если Бэлигма и убиралась тут, то редко и небрежно.
Вечером, глядя на догоравшую облачную наволочь, Марина Викторовна занудилась в предчувствии долгой и грустной работы. Нужно было оформлять наследство: собирать справки, выписки, ждать в очередях. Не желая оставаться наедине со своей печалью, она придумала вызвонить из Иркутска Артёма. Рассудила, что на берегу Иркута ему будет не хуже, чем в лагере на Малом море. Мужа с работы не отпускали, а просить кого-то из друзей не хотелось.
Так юноша оказался в автобусе «Иркутск – Кырен». Поначалу он даже обрадовался, узнав, что ему предстоит две недели жить в дедушкином доме. Представлял, как будет просматривать дедушкины карты и дневники, листать закладки в его книгах, но со слов отца быстро понял, что ничего интересного в доме не осталось – только пыль и старая мебель.
Томление с каждым часом усиливалось. Его не могли развеять ни предгорья Саян, ни лысые макушки гольцов, ни видневшиеся за окном окраины горной тайги. Артём понимал, что мама не отпустит его в лес. И вместо лагеря с вечерними кострами, конными походами на Ольхон и весёлой рыбалкой его ждёт уныние сельской