Не знай я, как все обстоит на самом деле, подумала бы, что передо мной буйно цветущая экосистема, а не жалкий эрзац – островок выживания. Что не зелено – то блестит. Большинство домов, в отличие от нашего каменного, выстроены из полимеров и обшиты прозрачными либо светоотражающими фотогальваническими панелями, перерабатывающими солнечный свет в электроэнергию для нашего города. При свете дня Эдем лучится, как гигантский изумруд. Ночью он больше похож на огромный зеленый глаз, на дне которого в мрачноватом сиянии сокрыты многие тайны.
За кольцами дорогих, шикарных ближних кварталов начинаются менее фешенебельные – внешние. Здесь, прямо рядом с Центром, где живем мы, дома – отличные, добротные, просторные. Ближе к границе городских округов они мельчают, скромнеют, застройка становится плотнее. В Эдеме никто не знает голода – Экопаноптикум заботится об этом, – но мама с Эшем говорят, что там, у границы, жизнь совсем не так благоустроена, как у нас, близ Центра.
Что касается внешних рубежей всего Эдема, то даже отсюда, с такой высоты, мой взор до них не дотягивается, но из школьной программы я, конечно, знаю, чтó за ней. Всепожирающая беспощадная пустыня. А еще дальше – такое кошмарное Ничто, что оно вообще недоступно воображению.
По сравнению с нашим двором Эдем – бесконечность. Такой большой он. Такая маленькая я! Город, кишащий людьми… И я – микрочастица в этом водовороте человечества. К тому же за всю жизнь я только трех человек и знала. Мысль о встрече с кем-то еще, если честно, пугает меня сильнее, чем перспектива попасться. Любой незнакомец для меня – опасный зверь.
И все же в этом нашем мире, где жизни нет вообще, я пошла бы на риск быть разорванной на части, согласилась бы сунуть голову в самую страшную пасть, только бы минутку постоять рядом с настоящим тигром, например. И все бы отдала, все, даже эту самую жизнь, только бы увидеть и испытать то, чего я лишена.
Столько раз я думала о том, чтобы выйти наружу. Иногда целыми днями ни о чем другом и не думала, соблазн свободы поглощал все мои мысли без остатка, и нельзя было уже отвлечься ни рисованием, ни бегом, ни учебой. И вот сегодня, сейчас, сию минуту, более, чем когда-либо раньше, напряженно размышляя о том, что же сегодня надевала Ларк, о том, что Эш этого не запомнил, а я могу так и не узнать, – я чувствую зов Эдема, самый настойчивый зов, какой мне только