– Вот скажи мне, Слава, – спросила инженера Поставская, – отчего ты то нормально говоришь, то, как деревенщина изъясняешься?
Суриков зарделся пойманный на сокровенном:
– Ты понимаешь, когда себя контролирую – нормально мысли излагаю. Но стоит забыться или разволноваться, так вся моя подноготная наружу лезет. Душу, как говориться, не пропьешь. А она у меня что ни на есть русская, настоящая, деревенская. К тому же у меня учителя хорошие…
– Какие это еще учителя? Мы же с тобой на одном курсе учились. Что-то я не больно видела, чтобы с тобой кто персонально занимался.
– Занимались, Алис, занимались, – довольно туманно и загадочно ответил Суриков, – пытались сделать настоящего, нужного человека. Как видишь – я иногда успешно притворяюсь таковым, – инженер сам рассмеялся собственной шутки и первым зашагал в обратном направлении, благо, что ушли недалеко…
Амон лежал на огромном, занавешенном ложе, весь покрытый черными пятнами разрастающихся метастаз. Чувствуя, как день ото дня увядают его силы, он не тратил их на иллюзию, предпочитая оставаться в реальном, изможденном, одряхлевшем теле последнего представителя атлантов.
Верховный Магистр умирал в гордом одиночестве, так и не заключив контракта с Черным Богом, через своих представителей пообещавшего исцеление последнему Первородному, взамен на его полную покорность.
Его не устраивала роль шута и марионетки. Амон желал равных условий союза, а не безропотного, безмолвного подчинения высшей силе. Если бы Чернобог решил оставить этот обреченный мир, как подарок, возрожденной расе Атлантов, то ради него Верховный Магистр свернул бы горы, водворив черные знамена на роскошных церквях Ватикана! Но нет! Ничто, кроме слепого покорства не было интересно Чернобогу, решившему, во что бы то ни стало, при переходе в мир над нами обратить эту Вселенную в пепел, вместе с противниками, населяющими ее.
Верховный Магистр прекрасно понимал, насколько он подвел свой народ, заточенный в саркофаги, упустив серебряную частицу души. Потомки Сергея были недосягаемы. Дочь давно служила Самохвалову, став верной, правой рукой для своего грозного вождя. След сына истерся, замаскированный инквизицией, среди безликих рядов армии Конфедерации. С болью Амон понимал, что больше никогда солнце первородных людей не взойдет на этой планете.
Тяжелый, мокрый кашель скрутил тело Магистра, вырывая на белоснежные простыни черную мокроту из пораженных легких. Умирать было не страшно. Обидно было умирать глупо.
Подчиненные, на которых он невероятно злился за смешки, оказались правы в очередной раз – любовь слепила старца, вызывая излишнюю привязанность к женщинам землян.
Амон сначала непозволительно близко подпустил Анет, косвенно позволив Самохвалову возвыситься. Теперь Маат. Видимо