– Потому, что вермахт еще не терпел поражений на Восточном фронте. Вот увидишь, если котел под Сталинградом завершится разгромом, будет и комитет, и листовки…
Марта вздохнула:
– Семьи тех, кто поставит подпись под обращениями к вермахту, закончат в концлагере, Генрих… – она хотела сказать, что Сталин, после войны, разделит Германию, но прикусила язык. Муж считал подобный исход событий невозможным:
– Немцы не объединятся против других немцев, Марта… – Генрих не знал, что такое советская пропаганда. Марта его не разуверяла:
– Посмотрим, – успокаивала она себя, – может быть, граф Теодор и прав. Убив Гитлера, быстро взяв власть в свои руки, они капитулируют перед союзниками. Красная Армия не успеет оккупировать Германию… – Генрих считал, что заговорщики должны дождаться союзного десанта в Европе:
– Следующим годом, не раньше, – поняла Марта, – пока они даже в Северной Африке не укрепились. США заняты на Тихом океане, остается угроза нападения на Индию… – нельзя было предугадать, что принесут следующая весна и лето. Силы Паулюса могли вырваться из котла и пойти в наступление, продвигаясь в сторону Каспия.
Они решили, что Питеру тоже не надо знать о кузене:
– Для чего? – пожал плечами Генрих:
– Мерзавца повесят, с остальной бандой. Его брат, скорее всего, давно расстрелян, как… – жена отвернулась, он обругал себя.
– Как и моя мать, – хмуро отозвалась Марта. Больше они о таком не говорили.
Марта прислушалась:
– Не Габи поет. Голос низкий, а у нее, ты говорил, было сопрано… – Генрих покачал головой:
– От Габи ни записей, ни пластинок не осталось. Геббельс ее приглашал на радио, но она не могла… – Генрих повел рукой, – понимаешь, почему. Даже если бы сохранились записи, то все бы уничтожили, после… – Генрих, старательно, отгонял мысли о теле, лежавшем на булыжнике Митте, рядом с колесом гестаповской машины, об испачканных кровью, золотистых волосах.
– Все случилось быстро… – говорил он себе, – Габи не страдала. Я бы тоже так хотел. Но я христианин, так нельзя поступать… – приехав в Берлин, Генрих встретился с пастором. После исповеди Генрих признался в своих мыслях. Бонхоффер, тяжело, вздохнул:
– Что я тебе могу сказать? Христианин не имеет права искать легкого выхода, особенно сейчас. Ты понимаешь, что в случае… – он помолчал, – пострадает, прежде всего, твоя семья, Генрих. Марту и малыша не пощадят. Твою жену отправят в концлагерь, ребенок попадет в приют. Ему изменят фамилию, он никогда не узнает, ни отца, ни матери… – некоторые члены группы посетили их дантиста, Франца. Генрих тоже съездил к зубному врачу. Осматривая его, приятель заметил:
– У меня половина