Я должна была вилять хвостом, словно пропеллером, и стараться изо всех сил произвести впечатление самой умной, неприхотливой и хорошенькой собаки на всем белом свете или хотя бы в данном приюте. Моя сеструха примерно так и поступала, правда, немного на свой лад. Пару раз она попробовала состроить из себя весельчака, но это выглядело так неправдоподобно и переигранно, что посетители начинали озабоченно перешептываться. То и дело до нас доносились такие слова как «больная», «бедная, аж смотреть жалко» и «интересно, ее как-то лечат?». Я доходчиво объяснила сеструхе, что она нас позорит и только отпугивает потенциальных доброжелателей, после чего она сначала ненадолго обиделась, но в итоге вняла моим доводам. И я должна сказать, что ее естественная скромность с хорошей долей зашуганности и тихой любвеобильности была не менее очаровательна, чем веселая напористость других питомцев из второго разряда. Она так умильно припадала к прутьям, чтобы дать потрогать свою мягкую шерстку, так трогательно дрожала и выпучивала жалостливые глаза, так искренне и смущенно повиливала шикарным черным хвостом, что я в принципе не понимала, почему вообще еще кто-то проходит мимо нашего вольера, не разрыдавшись и не растаяв.
Я же вела себя тихо и самодостаточно. Хотя, вероятно, это лишь выглядело как самодостаточность, а по правде я просто была недоверчивой и не хотела пускать любезности на ветер. После грустного инцидента с нашим первым хозяином мне не шибко хотелось кому-либо доверять. То есть мне, конечно, хотелось, но я не могла себя так быстро пересилить. И пока я предавалась напряженным раздумьям о поведении приютских собак, о жизни и о нашей незавидной судьбе, потенциальные хозяева проходили мимо, удостоив меня одним-единственным, жалеющим, но, увы, коротким взглядом.
Я была совершенно уверена, что изрядно старающуюся сеструху скоро заберут, а меня навсегда оставят в приюте. Это была ужасная мысль. Наверное, самая страшная на свете, еще страшнее той, что мы вместе состаримся в этом вонючем вольере и будем тоскливо таращиться в стенку. Но после долгих бессонных ночей я пришла к выводу, что думать так – эгоистично, и начала мысленно прощаться с ничего не подозревающей сеструхой. Прощалась я долго, и у меня довольно плохо получалось. А сеструха в то время все наивно пыталась обратить на нас столь ценное и неуловимое внимание, на которое я по своей склонности к депресняку уже даже не смела надеяться.
Ну