Не тут-то было. Когда в поисках надежного, сердечного друга огорошенный отрок с пристальным вниманием оглядывается вокруг, он обнаруживает, что беспрестанно бунтующие князья и бояре, от одной семьи, то другой, не подпускают к нему тех для них посторонних, подозрительных лиц, кто мог бы, сблизившись с ним, хоть на малую толику ущемить их своевольную, их бесконтрольную власть над Московским великим княжением, ему не удается отвязаться от мысли, что, в сущности, они заточили его в царских палатах и что без их ведома и согласия он не в состоянии шагу ступить, это он-то, великий князь, наследственный государь, получивший власть по благословению прародителей, правитель, дающий ответ только Богу.
Само собой разумеется, он с удвоенной, с утроенной силой жаждет вырваться на свободу, занять то положение, которое принадлежит ему по праву рождения, но слишком скоро ему приходится убедиться, что вырваться на свободу нельзя, так настойчиво, неотступно его стерегут, а это для его детского ума означает только одно: его высокое положение утрачено им навсегда.
Естественное, неизбежное следствие: с малых лет, когда ребенок так чист, так правдив, он учится лукавить, изворачиваться, таиться, за спиной ретивых своих надзирателей приближает Федора Воронцова, довольно заурядную личность, едва ли достойную откровенности и приязни великого князя, приближает скорее всего потому, что не обнаруживает возле себя никого, кто более пригоден для простой неторопливой беседы о чем ни попало или совета, но и тут его подстерегает не просто ещё одна неудача, не просто позор и умаление его государевой власти и чести, а грязный, непотребный скандал прямо у него на глазах, затем избиение избранного им человека только за то, что он, московский великий князь, государь всея Руси, почтил его своей доверительной дружбой.
В ужасе, чуть не в истерике, обливаясь слезами, он тут же, в присутствии равнодушных к его слезам подручных князей и бояр, не сделавших ни тени попытки взять под защиту своего же собрата, умоляет нового митрополита, Макария, остановить гнусное нападение многих на одного, заклинает главу московского православия спасти ни в чем не повинного христианина, его прихожанина, которого митрополит, не будь он в согласии с Шуйскими, обязан был защищать и без просьбы с его стороны.
Только после этой слезной мольбы митрополит и бояре Морозовы обращаются к зарвавшимся похитителям государевой власти именем великого князя и просят Воронцова не убивать. Шуйские обещают сохранить жизнь нежеланному любимчику Иоанна, оборванного, в кровоподтеках и синяках выводят из дворцовых сеней и отдают под стражу своих служилых людей. Иоанн умоляет сослать Воронцова и его сына в Коломну, если уж Шуйские не желают их видеть в Кремле. Вновь Шуйских