«Батый протек молнией русскую землю, казанцы же не выходили из её пределов и лили кровь христиан как воду. Беззащитные укрывались в лесах и в пещерах, места бывших селений заросли диким кустарником. Обратив монастыри в пепел, неверные жили и спали в церквах, пили из святых сосудов, обдирали иконы для украшения жен своих усерязями и монистами, сыпали горящие уголья в сапоги инокам и заставляли плясать, оскверняли юных монахинь, кого не брали в полон, тому выкалывали глаза, обрезывали уши, нос, отсекли руки, ноги и – что всего ужаснее – многих приводили в веру свою, а сии несчастные сами гнали христиан как лютые враги их. Пишу не по слуху, но виденное мною и чего никогда забыть не могу…»
Неурядицы и разорения, рожденные мятежом, рождают новые мятежи. Уже тлетворный дух мятежа и смутьянства проникает не только в душные палаты подручных князей и бояр, но и в тихие прежде монастырские кельи. На этот раз зачинщиком, даже главой мятежа становится новый митрополит Иоасаф, по недомыслию или ошибке возведенный на место первоблюстителя князем Иваном Васильевичем. Честный пастырь всё ещё помнит наложенное на него священное поручение, данное великим князе Василием Ивановичем на смертном одре, к тому же долгое игуменство в Троицком Сергиевом монастыре само по себе является свидетельством и надежной гарантией порядочности служителя церкви, а нетленный дух святого Сергия, дух Нила Сорского, живущий в просветленной, едва ли не детской душе, поставляет за долг вмешаться в земные дела и положить предел бесчинствам и безобразиям, творимыми на Русской земле всеми и каждым из тех, кто не умеет жить без узды. Но как вмешаться, что именно положит предел, кто накинет узду?
И вот преосвященный Иоасаф, едва знакомый с земной круговертью, не находит ничего лучшего, как сбросить одного мятежника, прибегнув к помощи другого мятежника. Он входит в тайный сговор кое с кем из недовольных князей и бояр, князем Иваном Васильевичем оттесненных от власти, от желанных привилегий и вдруг обращается к десятилетнему великому князю и в боярскую Думу с пастырской просьбой, напоминая о христианском великодушии, помиловать князя Бельского, гниющего в мрачной темнице. Неожиданно для князя Ивана Васильевича, абсолютно