В столь крутых обстоятельствах князь Михаил Львович действует решительно и твердо, как и должен действовать достойный правитель. Его повелением берут под стражу Дмитрия Бельского по подозрению в сговоре с беглецом, однако вины не находят и отпускают без наказания. Иван Бельский уличается как сообщник брата Семена и попадает в железы и в заточение. Полностью изобличается Иван Михайлович Воротынский и отправляется вместе с детьми в заточение на Белое озеро, где и умирает менее года спустя.
У князя Михаила Львовича появляется благая возможность разделаться и с самим опекунским советом. Михаил Захарьин, один из членов совета, состоит в родстве с Иваном Ляцким, изменником, и с Иваном Воротынским, замышлявшим измену. Родство, по нашим понятиям, не особенно близкое, особенно с Воротынским, всего лишь первым браком женатым на одной из Захарьиных, однако во времена местничества даже седьмая вода на киселе сплачивает родственников в одну большую семью так, что все они, всегда и во всем, как в служении московскому князю, так и в измене, действуют заодно. Таким образом, Михаил Юрьевич вполне может быть любым образом замешан в измену и Ляцкого и Воротынского, если не прямым пособничеством, то хотя бы сочувствием, одобрением или согласием на побег, и Михаила Юрьевича без докучных хлопот разбирательства препровождают под стражу, однако в темнице держат что-то уж слишком недолго. Что за причина? На этот счет никаких известий не сохранилось. Человек он, как и Овчина-Телепнев-Оболенский, довольно ничтожный, правда, совсем в другом отношении. Служит он очень давно, без приметного продвиженья на верх, всё больше на невидных местах, третьим, в лучшем случае вторым воеводой, лишь в одном из последних походов командует артиллерией, и на всех местах является государевым оком, то есть доносчиком, стало быть, знает всё обо всех. Можно предположить, что, под угрозой вечного заточения где-нибудь и подальше Белого озера, Михаил Юрьевич делится кое-какими сведениями с Михаилом Львовичем, а заодно отрекается от всяких претензий на опекунство, ставшее опасным для жизни, предает не только порученного его чести малолетнего государя, но и своих совместников по совету опекунов, и благодаря такому поступку, который благородным никак невозможно назвать, отделывается легким испугом. Больше того, его отпускают не только с миром, но и с почетом и оставляют в Москве.
Многим из подручных князей и бояр либо по догадке ведомо,