– И что теперь? – выслушав Слащёва, спросил Соболевский.
– Даже сейчас еще не все потеряно. Надо только сменить Врангеля на более решительного и смелого полководца.
– Где ты сейчас такого найдешь? – разочарованно сказал Соболевский.
– Думаю, что он есть. Только мы этого не знаем.
– Что произошло, то произошло, – вздохнул Соболевский. – Уже ничего не исправить.
– Ну, почему же! Не нужно только опускать руки. Зимой девятнадцатого я один со своим корпусом встал на защиту Крыма – и отстоял его. А силы были неравны: я с тремя тысячами выступил против тридцатитысячного войска противника – и победил. Сейчас было иное: шестьдесят тысяч против семидесяти. И мы позорно капитулировали.
Соболевский вдруг обернулся к приоткрытой двери, прислушался.
– Пардон, генерал! Слышу голос Глафиры. Боюсь, она сейчас разнесет весь пароход, – он взмахнул чашкой: – Так за судьбу! Я благодарен ей, что она подарила мне эту встречу с тобой. Надеюсь, мы еще увидимся и даже подружимся, – и добавил: – Твои мысли я разделяю.
– Я тоже рад знакомству с тобой, – в ответ сказал Слащёв.
Соболевский, по-гусарски щелкнув каблуками, влил в себя содержимое чашки. Слащёв пил мелкими глотками.
Соболевский сунул руку в кармашек мундира и за цепочку извлек оттуда уже знакомые Слащёву, отливающие благородным желтым блеском, золотые часы.
– Вот! Позволь преподнести. Презент. В честь знакомства, – торжественно произнес Соболевский и протянул их Слащёву.
– Ну, что ты! Разве можно? Дорогие! – Слащёв даже спрятал руки за спину.
– Дружба дороже! – изрек Соболевский. – У меня еще семь штук… нет, восемь таких же. Адъютант, зараза, откуда-то приволок. Ювелир, говорит, подарил, – он покачал их перед глазами Слащёва. – Красивые, ничего не скажешь. Бери!
– Не могу!
– Не ломайся, бери, не то за борт выкину. Не просто так даю, а дарю! На память! – и, вдруг сделав страшное лицо, Соболевский прошипел: – Спрячь в карман! Быстрее! Идет!
Почти инстинктивно, реагируя лишь на угрожающее шипенье Соболевского, Слащёв спрятал часы к себе в карман.
И тут дверь каюты широко распахнулась и на пороге возникла тяжело дышащая, заплаканная Глафира Никифоровна. Как она снова взобралась на «Тверь» и как в этом пароходном лабиринте нашла свою каюту, так и осталось для них загадкой.
– Что ты со мной делаешь, изверг? – закричала она мужу. – Где Зизи?
– Как? Разве