– Ну, что там? – спросила Нина.
– Там – Турция! – он подошел к зеркалу, посмотрел в него на себя, провел рукой по трехдневной щетине и сказал сам себе. – А, плевать!
– На кого?
– На себя, – сказал он. – Слушай, а может, отпустить бороду? Помнишь, зимой прошлого года, в Екатеринославе? Тебе, кажется, тогда понравилось?
– Нет-нет! – торопливо отозвалась Нина. – Ну, сам подумай: будешь идти с дочкой, а все будут думать, что ты ее дед, – и затем добавила: – Побудь еще хоть лет десять молодым.
– Мне сегодня просто не хочется бриться, – объяснил Слащёв.
– Ну и не брейся.
– Нельзя. В Константинополе будет официоз: придет встречать эскадру наш российский посол, наверное, будет кто-то от турецкого султана, – Слащёв обернулся, позвал: – Пантелей! Где ты, старый разбойник? Знаю же, под дверью стоишь!
Пантелей, и верно, открыл дверь, просунул голову в каюту:
– Чего кричите, ваше превосходительство! Дитю разбудите!
– Но-но! Больно разговорчивый стал! Где мой парадный мундир?
– Той, шо из музею?
– Нормальный мундир! Генеральский. Небось не почистил?
– А на шо його чистить, як вы в ем никуды не ходилы. Принести?
– Дурацкий вопрос.
Пантелей исчез и вскоре появился, неся на вешалке выглаженный генеральский мундир.
Проснулась от домашней суеты и тихо пискнула дочка. Нина бросилась к ней.
– Може, Авдотью позвать? – спросил Пантелей.
– Сама придет, – сказала Нина. – Она знает.
– Шести сутки дитя на свити живэ, а як звать – не придумалы. Кошенятку чи там собачатку, и тем сразу имя дають, – покидая каюту, ворчливо сказал Пантелей. И, уже прикрывая дверь, добавил: – Там, в городи, этот… ихний поп, он ей турецьке имя присвое. И буде она якаясь Халима чи Далила. Срамота!
Когда дверь за Пантелеем закрылась, Слащёв сказал:
– А и правда, что ж это мы?
– Я думала об этом, – Нина подняла глаза на Слащёва. – Хотела такое, что б тебе понравилось. Может, Софья? Или Стефания? Так мою маму звали.
– Ты русские имена вспоминай. Наша дочь – россиянка.
– Ну, Елизавета или Екатерина?
– Ага. Еще Анна. Тебя все больше царские имена нравятся. Или уж какие-то совсем нерусские: Стефания, – начал сердиться Слащёв. – Ты мне хоть одно простое русское имя назови!
– Авдотья! – с вызовом сказала Нина.
– Авдотья? А что, ничего имя. Вполне. А уменьшительное? Ну, как ее сейчас, такую манипуську, будем звать?
– Авдуня, Авдушечка, Дуня.
– Дуня – это Евдокия. Нет, не то! – Слащёв пару раз прошелся по каюте, подошел к колыбельке, отогнул край одеяльца, улыбнулся ей, спросил: – Не спишь… Маруська?
Девочка тихо пискнула.
– Отзывается, – радостно сказал Слащёв. – Ты слышала, Нина? На Маруську отзывалась. Может, и вправду?…
– Ну, Яша! Неужели ничего лучшего не можешь придумать? Маруся! – возмутилась Нина. – У нас вечно пьяная дворничиха