– Я не буду. Я перестал.
Вера рассмеялась.
– Что перестал?
– Все перестал. Не помню, когда уже и ходил в последний раз.
– Ну, фантазер! Врать начнет, вся улица за животы хватается.
– Я в кухне лягу.
– Нет, я тебя знаю. Иди к Лизавете. У нее дом большой, и скучно ей одной. Вчера приходила.
– Пойду, а что делать, пойду, – и Коля состроил страдальческую физиономию, словно собираясь заплакать. И делая вид, что изо всех сил крепится не показывать бабам своего горького положения, стал подзывать Веру рукой.
– Да ну тебя! Сейчас вынесу.
– Вынесешь!
– Сказала, принесу.
– Так я жду. Веерка, я буду ждать. Верка, я не уйду, – ободрившись, принимая боевой вид, кричал Коля вслед встретившимся подругам.
Вера быстро вернулась с начатой бутылкой и граненым стаканом в руках.
Коля залпом выпил обещанный ему стакан самогона.
– Зараза, Нинка, совсем скурвилась, – остался недовольный Коля самогоном.
– Все, все Карлыч, – отрезала Вера, и забрала из цепких рук Коли посуду.
Коля в несчастье скривился, не спуская глаз с бутылки.
– Ты же не дойдешь!
– Дойду. Что тут идти!
– Вот и иди.
– Не могу. Не могу без заправки. Пожалей старика. Я же тебя на коленях…
– Какие колени, ты что плетешь?! Я здесь только двадцать лет живу.
– Тогда налей ради Христа. Христом богом прошу, налей.
Вера налила.
Коля выпил.
– Ну, разве не дрянь!
– Все, Карлыч надоел. Иди уже.
– Налей еще, что там того осталось! На донышке ведь. Здоровым мужикам только губы смочить, а старику сила, помощь. Налей. Я же душой изведусь, что она, зараза, плескаться осталась.
Вера тяжело вздохнула и вылила Коле в стакан оставшийся самогон, сцедив, таким образом, старику с полбутылки.
Коля проглотил и снова хотел ругать Нинку самогонщицу, но Савельева выхватила у него из рук стакан и побежала к подруге, зная наперед жалобы Карлыча на невысокий градус.
II
Все казалось Гале в доме Веры Савельевой чудным и в новинку. Даже такая мелочь, что муж и жена сидят за одним столом. За двадцать с лишним лет замужества за мусульманином Галя отвыкла от русских обычаев и с какой-то ревностью смотрела на Савельеву и на ее гражданского мужа Сергея, как старик смотрит на резвую счастливую детвору и готов все отдать, чтобы хоть на миг вспомнить беззаботный вкус молодости.
Ткаченко, снимавшему комнатку у Савельевой, Галя не понравилась. Толстозадая, рябая. Но взволновала крепкая грудь, широкие бабские бедра, обтянутые красной гладкой тканью.
Он пришел к Гале, дождавшись, пока уснет хозяйка и захрапит пьяный товарищ. Как он и думал, Галя не спала.
Ткаченко