Пули ещё бились о поверхность реки, но расстояние увеличивалось, и они уже не долетали до людей.
Противоположный берег был крутым и каменистым. Глубина держалась стойко. Степан менял несколько раз направление, наконец, сказал:
– Становись на ноги. Тут мелко. А какая вода холодная, прямо ледяная. И течение быстрое.
– Слышь, Стенька, это Кубань, – проговорил Фрол, ужасаясь своей догадке, – земля черкесов. А табунщики, наверное, были наши… русские….
– А может быть, и ногаи. Мы ж не видели их. Не ведаю, что лучше…. Вот Верного мы потеряли, жаль, хорошая была собака, надёжная.
– Почему была! Смотри!
К берегу подгребал пёс. Изрядно потрёпанный, но не побеждённый. Выйдя на сушу, он потёрся об ногу Степана и радостно взвизгнул.
Однако небо затягивалось тучами, подул резкий ветер. Дрожа от холода, Фрол предложил разжечь костёр, чтобы согреться и просушить одежду.
– Нет, будем шалаш строить, а то не успеем до дождя, – возразил Степан.
– Да и рыбки бы поймать на ужин, – соглашаясь, добавил Фрол.
Когда начался мелкий секущий дождь, у приятелей было готово укрытие, дымился костёр, пахло запечённой в золе рыбой, которая сама выпрыгивала из воды в руки друзей. От одежды шёл спасительный пар. Рядом, в ожидании пищи, лежал Верный.
– Надолго памарга-то18, – заметил Фрол, – осеняет.
– Вишь, как вовремя управились, – угрюмо поговорил Степан, доставая рыбу из костра и обламывая с неё глину19.
Утром друзья позволили себе дольше поваляться в шалаше: дождь прекратился, но трава была мокрая.
– Пусть солнышко повыше заберётся, погреет воду-то, тогда и поплывём, – проговорил Степан, не открывая глаз.
– Куда?! – Фрол представил, что ещё раз придётся преодолеть бурное течение ледяной реки и содрогнулся. Однако он понимал, что на этом берегу у них вероятность потерять свободу и даже жизнь возросла.
– На тот берег, Фролка, на тот берег. Будем русский кордон искать.
Вдруг пёс настороженно поднял уши и зарычал, и вскоре до слуха приятелей донеслись топот конских копыт, лихой свист и крики людей.
– Черкесы?! – воскликнул Степан.
Отец Агафон
Вечерняя прохлада легла на луга, старый яблоневый сад, просторный монастырский двор…. Отслужив вечерю, игумен вышел на свежий воздух, присев на скамью возле храма, задумался. «Камо пойду от скверного духа братии и от лица их, камо бегу? Ей, Господи, все сквернословы, особенно диакон – отец Агафон. Он вор и разбойник первостепенный: в Успенском соборе в образе Успения выдернул жемчуг, в венце нет камня голубого, на иконе Тихвинской Божьей матери не оказалось перлов, серебряное кадило тоже пропало…. Его рук дело. Ну, а как ревизия, чего доброго, нагрянет», – размышлял настоятель монастыря третьего класса отец Варавва. Он постоянно бил поклоны, молился за братию, за себя Господа просил, дабы не уволили его, злосчастного игумена, за непорядочное управление сей обителью.