И нескромны, как жизнь нескромна
К тайнам исчадий своих…
Недостойные жизни – достойны лишь зла и добра.
Тем, кто истинно есть – тем прилична иная судьба:
Терминатора света и тьмы; в оседании мути
Наблюдать проясненье кристальное сути.
Грязь добром не унизь!
Там, где грязи подходы открыты –
Жди рождения новых открытий.
А иначе ты сам
С болью своей и любовью –
Лишь безумный агент страховой,
выживший в атомном пекле,
Что, размахивая пачкой горелых листков,
Ищет под пеплом наследников.
«В этом безмолвном пруду ослепленной Земли…»
В этом безмолвном пруду ослепленной Земли
Города – как кувшинки: раскрывают соцветья лишь ночью.
Веря – молчи. Но не веруя – тоже молчи,
Ибо каналы твоих восприятий висят на цепочке,
На брелоке всенощного стража Петра.
Если где-то в рай и открывается дверь,
Может, совсем не тебе, но по звону полночных небес
Понимаешь – кому-то
Ты воспарению чувств бессловесно поверь,
Ибо подошва твоих восприятий
Кремнистой дорогой разута.
Вряд ли столь важно,
кто
пропуск в Эдем получил,
Когда в полвторого тебя фонари погружают в затменье,
Важно, что есть эта ДВЕРЬ –
ну а ты иль не ты –
выше и выше вовек твоего разуменья.
Женщину встретив полночной порой,
не доверься глазам,
Различающим ясно лохмотья и выступы плоти:
Может, это – ниспосланный грешнику ангел небес?
Только глаза загрубели, и сердце бесстрастно колотит?
Пьяного встретив – песни за райское пенье прими
(в это ли время ушам неразумно поверить?)
Так в этот час обратится в дорогу тупик,
И на бетонной стене обнаружатся двери.
В игры невинные
с тенью и светом играй.
В сердце великая
смена эпох происходит.
Может, сейчас
на тебя
благодатно нисходит твой рай,
Лишь потому,
что к кому-то
он вправду нисходит.
Молчаливый соловей
купальщицы ногой босою море крови топчут
тепла ль еще? не застудит ли грудь?
Мой Соловей, пропой им, не забудь,
шипом прокалывая сердце, песню,
с которой Лодочника провожал ты в путь.
того, кто спился от работы вечной,
кто знает, что на берегу ином
их встретят тени вьющихся растений
и те же муки – год за годом, день за днем.
да, песня та была всем песням песнь!
в ней не было ни звука: сочетанье
ритмических фигур молчанья
и в гармоническом порядке
ты слил с молчаньем пустоту
и дал нам зримый образ неживого тела,
хранящего живую красоту.
ведь то был самый лучший похоронный