Soir Bleu[10]
Стоило лишь на минуту отвлечься, и за наш столик на открытой веранде уселся клоун. Я не слышал, как он подошел. А как же иначе. Он же Пьеро, а под слоем грима – мим.
Черт, я не мог не отвлечься. Когда к нам подсел этот клоун, полковник Леклер, сидевший по правую руку от меня, слишком уж красноречиво поглядывал на Соланж, которая отлучалась в отель освежить макияж, а теперь вновь вышла к нам и принялась откровенно заигрывать с полковником. Мне было невыносимо смотреть, как она превращается в женщину, которой когда-то была. Я спас ее – утащил с площадки Пигаль и сделал своей натурщицей. Я искупил ее наготу своим искусством. Но Леклер скорее купил бы ее, чем одну из моих картин. Шедевру Вашона он предпочел бы подругу художника, бывшую шлюху.
От всего этого меня бросило в жар, я с трудом оторвал взгляд от Соланж и стал смотреть на горы Эстерель в сгущавшихся сумерках, которые уже превращали голубой церулеум раннего вечера в берлинскую лазурь молодой ночи. Я подумал: Мои пальцы испачканы точно таким же оттенком синего. Я приехал в Ниццу писать картины, а не просто их распродавать. Она больше не шлюха. Она возведена на пьедестал. Она моя Муза. Моя единственная и неповторимая Муза. И она это знает.
Я опять посмотрел на Соланж. Она заново накрасила щеки и губы. Гуще и ярче. Теперь у нее страстное, неприкрыто соблазнительное лицо. Заметив, что я на нее смотрю, она стрельнула в меня глазами. Я могу прочитать каждый ее взгляд. Я их рисовал. И этот взгляд означал: Я пытаюсь его заманить исключительно ради тебя. Он купит твои картины. Он получит меня только через тебя.
Вот что она мне сказала. Одним быстрым взглядом. Потом она вновь обратила все свое внимание на полковника, и они продолжили разговор.
Так что я опустил голову и посмотрел на противоположный конец стола.
И там сидел он.
Он меня не напугал. Я уже занял место в зрительном зале, уже начал смотреть эту маленькую комедию дель арте. Полковник Леклер и Соланж – читай Капитан и Коломбина – были настолько поглощены друг другом, что не заметили появления Пьеро. И не замечают его до сих пор.
Теперь мы глядим друг на друга, я и Пьеро. Его лицо раскрашено словно рукой ребенка, одолжившего палитру у Делакруа: лысая голова и лицо густо замазаны цинковыми белилами, неестественно большие губы, выгнутые дугой брови и горючие слезы рогоносца, вытекающие из глаз, нарисованы алой киноварью. Живой портрет грустного клоуна, запечатленный на лице актера, как на холсте. Вблизи отеля, на авеню де ла Гар, есть несколько театров. Видимо, он пришел прямо после спектакля. Может, тоже