– Хороша песня, – наконец тихонько выдохнул староста, перекрестился и, повернув голову к Петру, поблагодарил его: – Спаси тя Христос, добрый человек, за то, что таковское измыслил. Не иначе сам всевышний тебе словеса оные нашептал.
– Ажно всю душу наизнанку вывернуло, – поддержал Лошак.
– Не вывернуло, а очистило, – поправил Липень. – Словно опосля молитвы в церкви. Эвон, – он кивнул на всхлипывавшую жену Устинью, – бабу мою до слезы прошибло. Да и у меня, признаться, очи чуток замокрели.
– Таковское перед сечей споешь и силов удвоится, – встрял обычно помалкивавший Горыня. – А давай-ка, Петро, сызнова её споем.
– Верно, – поддержал его Лошак. – Оно и запомнится лучшее.
Словом, концовка трапезы удалась. А песню, не удовлетворившись вторым разом, перед тем как расходиться по избам, спели и в третий.
– Зря ты таким виршам народ обучил, – недовольно буркнул Улан, едва они оказались в своей избе и, не удержавшись, съязвил: – Вот не знал, что в тебе могучий поэтический дар дремлет.
– Ее мой отец под нос целыми днями мурлыкал, когда в очередной раз в командировку на юга собирался, – мрачно пояснил Петр. – Поневоле запомнилось. По сути, у меня в память о нем, не считая фотографий, одна эта песня да орден Мужества и остались. Кстати, самое первое изменение в нее не я, а он внес, слово «фашистской» на более актуальное заменил.
– Все равно зря, – заупрямился Улан. – И рано. Ее ж, месяца не пройдет, вся Тверь петь станет. Представляешь, что будет, когда ее текст до Орды дойдет и хан Узбек пожелает лично с автором встретиться?
– Да пошел он, поц драный, на толстое тверское полено! – возмутился Петр. Однако, не встретив возражений, сменил тон и, в очередной раз обматерив золотоордынского хана, а попутно и Юрия вместе с его братцем Калитой, более спокойно поинтересовался:
– А ты чего старосте про князя ничего не сказал? Или больше о Михаиле Ярославиче не помнишь?
– Народ расстраивать не захотел, – нехотя ответил Улан. – Какое там великое княжение. Ему вообще до конца следующего года не дожить, убьют в Орде по ханскому приговору.
– За что? – изумился Сангре.
– Вроде за утаивание дани, – потер переносицу Улан, – и за что-то еще, но я, честно говоря, запамятовал. Знаешь, как бывает: вертится на уме, а ухватить не получается… Да и неважно, в конце концов, за что именно. Тут главное сам факт. Потому я и говорю, что нам предпочтительнее ехать в Москву. – Сангре открыл было рот, желая возразить, но был остановлен. – Ты пойми главное: не московскому князю пойдем помогать, а Руси в целом, – и Улан коварно прищурился. – И потом тебе самому разве не интересно поглядеть на легендарную личность?
– Разве только посмотреть, – мрачно отозвался Петр. – Нет, расклад-то у тебя