Он привычно всё принял – занялся оформлением.
После недолгой процедуры Артём дал мне расписаться в книге регистрации и, нажав на какую-то кнопку, с тихой улыбкой возвратил мне паспорт. Через пятнадцать секунд, спеша через правый мосток, появилась такая же вежливо-сдержанная, немного серьёзная, сосредоточенная на внимании к клиенту девушка. Она несколько семенила – мелко перебирала ножками, едва выступавшими из-под длинной, прямой и довольно узкой оливкового цвета юбки. Подойдя, она взяла ключ, который дал Артём, на миг закативший глаза, что, верно, означало: наверх, клиент желает комнату, будет нашим самым дорогим гостем, постояльцем, вижу я такого брата сразу, глаз намётан, будь спок.
Девушка скромно соединила на животе мягонькие маленькие кисти рук и пригласила меня следовать за ней лёгким наклоном пригожей головки. Таким вот образом кокетничая, играя неопытную, наивную пока ещё девочку, она засеменила к лестнице, ведшей в верхние комнаты.
Погружённая в полумрак коричневая деревянная лестница, расположенная рядом со стойкой бармена-метрдотеля, быстро вывела нас на второй этаж. По правую руку я увидел кабинет директора, по левую – общий кабинет для бухгалтера и администратора. Я поспешил за провожатой.
Длинный коридор был в ширину не менее двух метров и с черноватым деревянным полом. Пройдя по нему прямиком к светлому пятну высокого окна боковой стены здания, я остановился возле девушки, перед дверью №15, последней – пространство за ней должно было стать моей обителью на ближайшие десять дней.
Глава вторая
«Нельзя обрекать человека на поступки, которые ему заведомо не под силу. Как бы он не хотел обратного, он не сможет их исполнить», – любил говаривать незабвенный Павел Иванович Добытов, читавший у нас лекции по технике допроса подозреваемого. Будучи уже в преклонных годах, а потому часто спотыкаясь обо всё и наталкиваясь на всё, что бы ему ни подвернулось при его рассеянном и неуверенном передвижении по аудитории, он, тем не менее, сохранял ясность ума, но не твёрдость, увы, памяти. Мы порой называли его между собой «дроздом» за неконтролируемую привычку временами делать головой быстрые движения, – в такие моменты длинный острый нос на его сухом лице смотрелся особенно забавно.
Я не пытался обрекать себя на мучения, выполняя непосильные задачи.
Я понимал, что, если во взятом мною деле имеют место неточности или недоработки, а то и присутствует сокрытие улик, как бы я не стремился к справедливости, к честности, мне не перекидать тонны вязкой глины, дабы в этом тихом провинциальном городке со своим укладом жизни, со своими сложившимися и затвердевшими понятиями, порядками, где все друг друга знают, извлечь под солнышко хилый росток неведомого доселе растения – правды. Если им таковая не требуется – не будет её! Или же, добиваясь её, я поседею прежде