Несмотря на Отрыв, на который я опережал всех, мой запас времени стремительно иссякал.
Я не переставал смотреть вверх. Небо влекло меня своими миражами, иллюзией самовластия, приманкой всевозможности. Но требовались ресурсы, люди, средства…
Я позвонил тем колумбийцам.
Итак. Семьсот два грамма живой массы. При реморфинге мозга деда Ильи использовали только ткани коры головного мозга, деятельность остальных отделов, влияние желез внутренней секреции и прочее имитировала система жизнеобеспечения, а она вся, вместе с плутониевой батарейкой, семь тысяч пятьдесят шесть граммов. И не убавить. Не на текущем технологическом уровне. Перегрузки. Ну, положим, против перегрузок есть у меня одна идея. А кидать-то на орбиту чем? Не пушкой же? Это не стограммовый покетсат рогаткой на орбиту закинуть. Ракет такого класса давно не производят. Интересно, что сказал бы по этому поводу Хоакин Медуза, но я его спрашивать не собирался – себе дороже.
Я связался с Александром, моим производителем оборудования.
– Слышал, у вас проблемы, – приветствовал он меня.
– А у кого их нет?
– Это так, – не стал он спорить. – Чем могу помочь?
– У вас есть оборудование, способное вывести на орбиту вторую ступень с вот такими показателями?
– На Земле такое есть. На свалках и в музеях.
– А что из этого способно взлететь?
– Тут есть над чем подумать.
Пока обсуждали контуры, Александр упомянул между делом, что распределенный ЦУП неофициально все еще работает. Управляет чем-то. Не я один, похоже, отказался снять с себя последнюю рубашку ради будущего детишек неоэлиты. Сможем на них рассчитывать.
– Что ж, Александр, если другого варианта нет, остановимся на этом, последнем, – заключил я.
– Это самый рискованный из всех.
– Самый доступный и быстрый из всех. Это сейчас важнее.
– Ракетоплан придется инициировать вручную, чуть ли не зажигалкой.
– Значит, я справлюсь.
– Вы туда сами, что ли, собрались?
– Ну, а кого я туда еще пошлю?
– Придется работать в безвоздушном пространстве, и если что-то пойдет не так, это почти верная смерть.
– Значит, найдите мне в вашем музее скафандр поновее.
Девяносто километров – это почти космос. Небо черное за спиной, с жестоким глазом белого Солнца, а другую половину неба занимает голубой диск Земли.
– Ну, как там? – тихо спросил Илья.
– Так, как оно и есть на самом деле… – прошептал я, глядя на Землю сквозь ее отражение на прозрачном металле гермошлема. – Стоило того.
Огромный двухсотметровый зеркальный пузырь суборбитального аэростата плыл на границе космоса, там, где уже почти нет атмосферы. Земля отражалась в выпуклом боку. Аэростат должен был нести на борту телекоммуникационное оборудование, которое мы грубо,