Зула обеспокоено взвизгнула и помотала головой, Шах вскочил, бросил взгляд на оконце, за которым металась в горячке женщина и, сделав вокруг себя три круга, снова улегся на широкие доски крыльца, обреченно закрыв свои умные глаза.
Как ни странно, Андрей понял, чем взволнованы собаки. Он потрепал по загривку Шаха, провел ладонью меж ушами Зулы.
– Зря волнуетесь, – сказал он тихо, – такого, как с Региной, не будет. Слово даю.
Собаки никак не отреагировали на его слова, и Андрей, постояв в задумчивости еще минуту, открыл дверь в темные сени. Через несколько секунд в доме загорелся свет настольной лампы у постели больной. Смотреть, как плавно входит блестящая игла в тело женщины, собаки не стали. Они дружно поднялись и бесплотными тенями растворились в темноте. Им следовало позаботиться о свежем мясе для себя и хозяина. Кроме того, ночная охота захватывает, реализует древний охотничий инстинкт прародителей собак. Такая охота будоражит кровь, обостряет чувства, закаливает тело. А жирная тушка пестрого петуха будет лучшей наградой за труды.
Скользнувшие между деревьями тени приостановились на мгновение, отметив, как замер вдруг лес, уловив присутствие серых охотников, а затем исчезли, не потревожив лапой ни тонкой веточки, ни засохшего листика.
Всю ночь Андрей не отходил от больной. Он не был медиком, но за десять лет рядом с Жанной кое-чему научился и знал, что существуют кризисы в болезни, после который или человек идет на поправку, или ему становится совсем худо, вплоть до летального исхода. Именно такой кризис и наблюдал он этой ночью.
Еще два дня назад Андрей догадался, что горячка его гостьи вызвана не столько простудой, сколько нервным потрясением. Он мог предположить, что женщина переохладилась, тем более в такой не по сезону легкой одежде. Ну, скажите на милость, как не замерзнуть, когда подошвы модных сапожек чуть толще бумажного листа? А белье и вся прочая одежда, которая вполне годится для теплого помещения, а никак не для предзимнего леса! Вот уж истинно: форс морозу не боится! А ему теперь мучайся, вытаскивай её из горячечного бреда, прислушивайся к длинным тирадам. Вон опять заговорила.
– Кира…нельзя так…я ничего не успеваю…где моя ручка? Бориса нет дома…ну сколько тебе говорить…мне пора…
Женщина продолжала жить той жизнью, из которой её вырвали, но она еще не знала об этом. Она не догадывалась, что стала дальше от Москвы, чем была до того момента, как решилась сократить пусть до железнодорожной станции, пройдя через глухой угол. Не догадывалась, что её разыскивает не только милиция, но и друзья, знакомые, родные. Кому придет в голову искать её за тридевять земель, в чаще леса, в доме лесника? Еще один без вести пропавший человек, прозвучало в милицейской сводке, а родным и близким оставалось надеяться лишь на чудо.
Под утро жар заметно спал,