Стигал. Канта Хамзатович Ибрагимов

военная техника – и прямо на меня. Просто чудо спасло: вывернул руль и нажал на газ. Жесточайший удар БТРа пришелся в область заднего колеса. Машину швырнуло, и другой стороной – в дерево. От этих ударов меня так встряхнуло, подбросило, и я упал на сиденья, а мимо – рев, гарь и пыль пролетающей техники… И вдруг – тишина. Ужасная тишина, лишь сердце бьется, выскочить хочет. Я как-то уж очень бойко выпрыгнул из машины и через палисадники и высокий забор – в чужой двор, там дверь какого-то сарая настежь открыта – я туда. В полумраке увидел нары, повалился на них и только тогда почувствовал резкую боль в плече, во всем теле, в душе. Было очень тяжело и больно. Хотелось вот тут, в этом чужом, грязном, сыром и холодном сарае крепко заснуть, чтобы казалось, что все это кошмарный сон, а не реальность, и что грохот орудий и авиации – это у соседей по телеку фильм о войне. Однако это реальность, невыносимая реальность, и меня ждет моя семья, а еще ближе, совсем близко мой брат – сын дяди Гехо. Там спасение. И уже не так быстро, как заскочил, а совсем вяло я выглянул из своего убежища. Видно, что в этом дворе уже давно никто не живет. А вот ворота чуть ли не гвоздями забиты. И я не мог понять, как я этот высокий забор чуть ранее сходу преодолел. Теперь я это сделал с трудом, и то с помощью всяких приспособлений.

      Моя новенькая служебная «Нива» стала такой же, как и окружающий мир, и я даже удивился – как я остался жив? От удара центральная стойка машины на полсалона вошла вглубь – вот от чего болит плечо. А пришелся бы удар чуть выше? Не судьба, значит. Но в тот момент я о смерти не думал, думал лишь о жизни, хотя смерть витала кругом, и ближайшая цель у меня была – дойти до дома, до родного дома дяди Гехо. А вдруг они уехали? Наверняка, уехали. И даже будет лучше, если они уже в спокойном месте. Но я должен туда идти – там, как я с самого детства привык, мой родной дом, мое спасение. Не знаю, откуда у меня тогда появились прыть и смелость, может, от первого столкновения с войной или от все нарастающей боли в плече, а может, от представления – а иного и не допускал, – что в старом доме дяди Гехо как всегда царит мир, мой мир! Однако до этого оазиса надо дойти, добежать, но я не мог сориентироваться, просто не мог улицы и дома узнать. Вновь, в который раз за последние дни, меня поглотило страшное, невыносимое чувство, что я заблудился, потерялся; ведь все почти незнакомо, не воспринимается как реальность, и в это в который раз не хочется верить, не можешь понять, как до такого варварства – убивать, бомбить, громить, таранить БТРами! – могут дойти нормальные люди?! Это сон, просто кошмарный сон. Поэтому я ничего не узнаю, словно в чужом городе. И вдруг я увидел знакомую с молодости огромную, старинную, еще дореволюционную водопроводную башню – как памятник истории и архитектуры, как несгибаемый символ привокзального района. Тут рядом и двор дяди Гехо. Я ускорил шаг, почти побежал и вдруг прямо перед воротами остановился. Я еще