29 декабря, утро
После такого срыва, а тем более газовой атаки, я, наверное, долго не пришел бы в себя, да увидел на зазвонившем телефоне номер дочери и внутренне собрался – ведь она даже по моему мычанию и дыханию определяет мое состояние. А мне стало гораздо легче – концерт прошел великолепно. Моя Шовда, мой родничок, очень довольна, и я очень рад, даже счастлив. Она довольно долго со мной говорила, все рассказывала. А потом заплакала – жалко, что меня не было, и я знаю, как бы она хотела, чтобы мать это все увидела, дожила…
Потом звонил Маккхал. Он тоже в восторге. Вновь напомнил, что теперь у Шовды вынужденный отпуск, может, даже на год. Подробности мы не обсуждали, не принято, и я даже писать об этом боюсь, боюсь сглаза. А впрочем, кто это прочитает? В общем, я надеюсь – скоро стану дедушкой…
О таком и писать приятно, и думать приятно, и даже мечтать о чем-то хорошем, то есть о будущем, начинаешь. Однако есть еще и внутренняя связь.
– Вы поломали все мои планы, – строго говорит радиодоктор, – из-за вас я уже дважды билет на Майами сдал. А теперь, под Новый год, цены в разы выросли, и билетов нет. Там меня семья ждет. Завтра мы должны всех выписать. А вас выписать я не могу, с такой радиацией это невозможно. В американском центре все контролируют, меня уволят. Возьмите себя в руки, успокойтесь… Если бы вы выпили спиртного, и вам кайф, и радиация бы ушла… Вот же дурак! Выпью вместо вас, мне без этого нельзя… За ваше здоровье!
Я в камеру помахал рукой, а сам думаю об Америке. Хорошо, что хотя бы они контролируют этих идиотов. Ну и работники! Своих детей там стараются хорошо содержать. Это – кто может. А могут-то не все… Впрочем, какое мне дело до Америки. Я в свои горы хочу. А по правде, и в Европу хотя бы на день-два хочу. Может, более дочь не увижу – диагноз такой.
Тот же день, утро
Вновь звонила дочь, вновь плачет. Плачет иначе. Оказывается, она звонила радиодоктору, все узнала. Ну как я ее успокою? Послал сообщение. А следом догадался послать сообщение и радиодоктору – мол, я напишу заявление с просьбой выписать меня по собственному желанию.
– Да я бы вас и без вашего заявления выписал, – орет радиодоктор. – Но ваш анализ напрямую виден в Америке. И выпускать вас – преступление, вы радиацию передадите окружающим.
«А что Америка так о нас печется?» – написал я, а радиодоктору писать лень, он позвонил:
– Дело не в Америке, а в фирме. У них бизнес, и они свою репутацию берегут.
О! Вот так. Оказывается, еще есть понятие репутации, чести. А моя честь?! Нет! Мне нельзя нервничать. Я дал слово дочери, что буду себя беречь. Я спокоен, спокоен! Бог всем судья… И что я только о плохом думаю, вспоминаю, ведь и в моей жизни были радостные моменты.
Помню начало 1993 года. И, конечно, восхвалять самого себя неприлично, да вряд ли кто, разве что такой же, как я, больной и шальной, эти записи прочитает, так что могу похвастаться – навел