Времена го(ро)да. Петербургские истории. Надежда Дёмкина

он, обидевшись, начинал перечислять иные питейные и закусочные заведения, находящиеся в его пределах, только пуще смеялись.

      Меж тем заведений было немало. И лишь с Антоном Павловичем Жуковский встречался в суши-баре – поскольку в Эртелевом переулке просто не было ничего более достойного. Поэтому когда Василию Андреевичу хотелось пожаловаться на свои болячки, он приглашал Чехова, как единственного медика в округе, отобедать колобками из риса с сырой рыбой. Тот ничего не имел против рыбы, но медицинские разговоры осточертели ему еще при жизни. На этот случай у Антона Павловича был особый трюк: сильный припадок кашля гарантированно обрывал любую нежелательную дискуссию. Так и боролись: Чехов кашлял, Жуковский отпаивал его то зеленым чаем, то сакэ и продолжал твердить про утренние мигрени и вечерние почечные колики. В конце концов, они расставались, обессиленные друг другом и рисовой водкой, до следующего раза. А следующий раз непременно наставал – особого выбора собеседников у обоих не было. Чехову вообще, кроме Жуковского и Некрасова, не с кем было и словом перемолвиться. Правда, наискосок от него жил Короленко, но они могли разве что помахать друг другу рукой – не кричать же через улицу? Жуковский пересекался еще с Маяковским и Радищевым, а через Литейный раскланивался с Белинским.

      Радищев стал соседом Жуковского одновременно с Чеховым – он появился на Преображенской улице в октябре 1923-го. Ему же отдали заодно и одноименную площадь с придатком Церковного переулка, в честь особых заслуг перед новой властью. Много места получил и «неистовый Виссарион»: его именем назвали Симеоновскую улицу, мост и площадь. На Спасской улице поселили казненного Рылеева, а на Пантелеймоновской – Пестеля. Обоим повезло: хоть есть куда зайти свечку поставить. А дальше к Неве, на Воскресенском проспекте, с видом на ненавистную крепость, обосновался Чернышевский.