Мария
Расхожее убеждение, что настоящий художник должен неимоверно пить, курить и вообще быть одержимым бесовской стихией, не имеют под собой достаточного основания. Художник должен быть разве что трудолюбив, хотя бы в минуты увлечения, а животность нрава и непрестанную возвышенность помыслов оставим актёрам, играющим художников.
Александр Тихонович Сыров вёл чистый образ жизни и будто готовил себя к чему-то несовременному. Тоска по беспримесному и трансцендентному проявилась у него даже в поедании квашеной капусты с луком и постным маслом или без них: хочется упиться неразбавленным кислым вкусом, но пустая капуста приобретает оттенок горечи, если убрать масло; а если не убирать, она блекнет и не приносит полной радости. Вот в таких метаниях проходит жизнь художника.
Семья Сыровых была не по эпохе велика, и это даже соседям придавало патриотической гордости. Забот в таких семьях много, думать о жизни вечной некогда. Если имеешь свой угол, угол с койкой, шкапчиком и складным столиком, мечтаешь о материи, а не о том, откуда она. Впрочем, всё как раз наоборот – в больших семьях простые люди, а такие люди если и мыслят, то чисто, и защищены от грешной дури вроде Ницше и Фрейда, да будет проклят его совокупный тираж до седьмого колена. Кваритира была в общежитии, и в том же углу, где некогда стояла кроватка, потом встала кровать, на колёсиках, как больничная. Нескончаемые братья, покрытые потом, занятые делом, успели остепениться к тому времени, как семью переселили из центра куда-то к Яузе, в свежий, безвкусный, оранжевый дом, откуда открывается широкий вид на бесчисленные автомойки, стоянки, на пыльную стеклянную высотку, внутри которой юридический институтец, а вокруг которой таинственный забор с колючей проволокой.
Теперь в Последнем переулке нет общежитий, а в детстве были, и по этому поводу Сыров отправился туда за мыслями для новой картины. В семье не без урода, хотя и для семьи, и для урода это малоутешительно. Редкий художник с достоинством и без смекалки может быть в финансовом отношении полезен не только себе. У него был безвыходный талант писать грязные стены. Кисть его (а иногда и обувная щётка его) сама создавала нужную фактуру, сама несколькими движениями намечала линии трещин. Он умел рисовать всё, но предпочитал плоскости. Он владел перспективой, но избегал её. И вот он гуляет по местам раннего возраста, проходит с кашлем и со вздохом мимо розового офисного дома, когда-то бывшего коричневым, жилым и своим; и вот он находит рядом старую арку, очень подходящую к нынешней осени и к жёлтому солнцу. Правая стена нетронута молодёжью, покрыта треугольным пятном света, а у пятна такие же потёртые