Несли совсем недолго: я успела ещё два раза глотнуть колючего воздуха, попыталась укусить своего похитителя, после чего меня, наконец, швырнули в очень мягкий и очень тёплый сугроб.
И наступила тишина, прерываемая лишь моим тяжёлым дыханием да ворчанием того самого медведя, который только что разрушил так тщательно построенную мной нору.
– Сволочь ты, Север, – заявила я, отдышавшись. – Я два часа берлогу себе копала, можно сказать, почти с ней сроднилась, а ты всё испортил.
Парня я не видела в темноте, но отлично чувствовала, потому что он почти сразу рухнул рядом и прижался к моей спине. И не было ведь ни одного доказательства тому, что это именно он, но я отчего-то просто чувствовала его. Как тогда в Решальном зале, когда я едва не ответила на заданный им вопрос.
– Мог бы сразу сказать, а не заставлять меня копаться в снегу и мерзнуть.
У меня над ухом хмыкнули, а затем глубокомысленно ответили:
– Чтобы ты отшила меня с моим щедрым предложением у всех на виду?
– Я не…
– Не отшила бы? – на мою талию немедленно опустилась тяжёлая рука.
Я задумалась. Как бы я поступила, если бы Северов сказал, что в теплокапсуле можно устроиться вдвоём? Согласна, тесно, не очень комфортно, приходится довольно плотно прижиматься друг к другу, но всё-таки жить можно. Что-то мне подсказывает, что закончилось бы всё строительством берлоги. Только я при этом была бы более злой.
– Теперь мы этого уже не узнаем, – ответила я, снимая его руку со своей талии. – Правда?
Он снова хмыкнул и, игнорируя мое недовольство, крепко прижал меня к себе, заявив:
– Так теплее.
Я поворочалась, устраиваясь, несколько раз вздохнула, а затем всё-таки прошептала, глядя в темноту:
– Спасибо.
– Должна будешь, – зевнул в ответ Север и добавил: – Спи уже.
И перед тем как всё-таки провалиться в сон, я с досадой подумала, что с этим щедрым кредитором мне никогда не рассчитаться.
Сашка стоял у зеркала и поправлял воротник белого, как снег, мундира. Я прилипла взглядом к золотым пуговицам на его груди.
– Скажи мне, Осенька, – его отражение улыбнулось мне одними губами, а глаза оставались холодными. – Стоило оно того?
Я молчала, потому что знала: когда он так смотрит, лучше ничего не говорить. Потому что помнила, что он сделал с Клифом. Потому что просто не хотела отвечать.
– Вся эта беготня и нервотрёпка. Стоило это того, чтобы в конечном итоге оказаться здесь?
Я рассматривала маникюр, на котором резвились перламутровые нарисованные бабочки, и продолжала играть в молчанку.
– Я задал вопрос! – выкрикнул Цезарь и развернулся ко мне, резко крутанувшись на каблуках. – Я заботился о тебе, ни разу не поднял на тебя руку, исполнял любой твой самый дурацкий каприз, разрешал тебе фактически всё… И что