Все проводили Бертолета настороженными взглядами, и Галина вся подалась вперед, как бы желая помчаться следом.
– Да что уж думать, товарищ майор, – сказал Левушкин, покосившись вслед Бертолету. – У нас философы есть, пусть они думают.
А Бертолет, не говоря ничего, подошел к своей телеге, стал выгружать из каски какие-то болты, гайки, детали мотоцикла. Затем деловито поправил сбрую на упряжке. И этот жест означал, что выбор сделан, и все остальные, глядя на подрывника, поняли, что не надо никаких слов, обещаний и клятв.
Лошади, тужась, упираясь крепкими ногами в песок, тащили телеги по лесной дороге.
Галина шла рядом с телегой, на которой лежал раненый Степан. Отрешенное выражение, свойственное всем раненым, оказавшимся наедине с болью, уже поселилось на побелевшем лице.
Но, скосив глаза, Степан увидел, что медсестра Галина, боевой товарищ, прячет влажные глаза в шершавом шинельном воротнике.
– Ты чего? – взволнованно спросил Степан.
– Берковича жалко, – всхлипнула Галина. – Похоронить не смогли… Детишек он не отыскал… Всех нас жалко!
Гонта пристроился к Топоркову, деликатно откашлялся в кулак:
– Майор, вот твой автомат и парабеллум. Командуй.
– А… – сказал Топорков. – Хорошо. Он забросил автомат за плечо, а пистолет уложил в расстегнутую кобуру.
– Конечно, ты меня виноватишь, – хмуро сказал Гонта.
– Нет. Худа вы не хотели, во всяком случае, – Топорков посмотрел в насупленное лицо партизана. – Скажите, Гонта, кем вы были до войны?
Не глядя на Топоркова, Гонта ответил:
– Заместителем председателя райисполкома.
– Ого! – сказал майор. – И долго?
– Месяц!
– А до этого?
– До этого?.. Разные должности занимал. Выдвиженец.
– А все-таки?
– Вообще-то… в пожарной охране… Механизатором был. Жаль, вы не в нашем хозяйстве работали, а то бы меня знали. Ну а потом в зампреды выдвинули.
– Ну и как – не страшно было?
– А чего? Не боги горшки обжигают.
– Да, – согласился Топорков и, поймав взгляд Гонты, добавил с ударением: – Насчет горшков!..
У ручья обоз остановился. Лошади мягкими губами приклеились к воде и пили долго, вздыхая о чем-то своем, лошадином, раздувая ребристые бока.
Партизаны занялись срочной работой: вскрывали ящики и высыпали их содержимое в бочажок, пустые же ящики ставили обратно на телеги.
Булькала, пузырилась вода, поглощая камни и куски железа. И лица партизан были озабочены и суровы, как будто они топили не хлам, не балласт, а бесценный, спасительный груз. Все совершалось в угрюмой немоте, как некое жертвоприношение. И только безразличный ко всему лес озвучивал эту сцену вскрикиванием соек и сорок и клекотом быстрой осенней воды в ручье.
Лес