Еще вчера Угуч помогал теть-Оле на кухне, и никакие обиды даже и не витали вблизи его замершего сердца. Лучше всего было вперегонки с ней чистить картошку. Они сидели друг против друга над огромной кастрюлей, стоявшей между их расставленными ногами, и Угуч боялся поднять глаза выше кастрюли. Боялся, но все же украдкой косил, а иногда мимолетно взглядывал чуть повыше, пытаясь углядеть что-то за расстегнутыми по случаю жары верхними пуговками белого халата.
Эта работа на кухне была почти ежедневная добровольная повинность Угуча, а когда пару недель назад теть-Оля неожиданно прислонилась к нему жарким бедром и засмеялась: «Ого, да у тебя уже и женилка выросла», Угуч сразу понял, что после школы первым делом поженится на ней, и они будут каждый день хозяйничать на этой кухне как им только вздумается.
Угуч даже впервые посожалел, что дважды оставался на второй год, а мог бы окончить школу на пару лет раньше и тут же пожениться на теть-Оле, а теперь жди еще целую вечность…
Добровольным помощником на кухне Угуч стал не из-за бескорыстного обожания теть-Оли. Надоумил его на это дело Дмитрий Степанович, школьный завхоз и неутомимый организатор всяких массовых работ по поддержанию вверенного ему хозяйства – от покосов всего, что растет, до покрасов всего, что гниет. Где-то на этих трудовых праздниках он и заприметил сильного и ловкого Угуча.
– Табе эта вся учеба без патрэбы, – наставлял завхоз малолетнего тезку. – Это пущай те, у кого голова крепкая… Оне по училищам пристроятся и как-то проживут. А те, мил-друг, один путь отседа – в дурку. Вот и надо те заране о себе похлопотать. Там помогай, тут помогай, глядишь – к тебе и привыкнут, а когда школу закончишь, тебя и оставят работать в помощь другим… А не то – в дурку, а там, мил-друг, не сахар… Ой, не сахар…
Может, завхоз шутил, а может, хотел часть своих забот переложить на крепкого паренька и в полный мах предаваться безмятежной праздности, изредка выговаривая малосообразительному работнику за нерадивость скрипучим директорским говорком. А может, Дмитрий Степаныч на полном серьезе учил Угуча уму-разуму, по-своему беспокоясь о его будущем, которое все эти школьные педагоги, конечно же, обеспечить не смогут.
В любом случае завхозовы слова нашли благодарного слушателя. Угуч очень даже хорошо знал, что дурка – не сахар. Позапрошлой зимой кто-то умыкнул из столовой трехлитровую банку сахарного песка, а ночью обнаружилось, что вся Угучева рожа перепачкана прилипшими сахарными крупинками.
Упекли его в психушку на все зимние каникулы, и, вдосталь натерпевшись да насмотревшись тамошних порядков, Угуч понял, что жизнь надо прожить так, чтобы быть подальше от дурки. Долго еще он просыпался в ужасе среди кромешной ночной тьмы и несколько страшных мгновений соображал, где это он лежит, а сообразив, что не в дурке, – засыпал совершенно счастливый…
Теперь Угуч изо всех своих