– Вы математик? – спросил профессор, возвращая математические расчёты.
– Безусловно, – с достоинством отвечал я.
– Покажите ваши документы, – сказал профессор.
– Видите ли, любезный товарищ профессор, – с удивлением отвечал твой непокорный слуга, многомудрый читатель, – неужели, чтобы убедиться в том, что Лобачевский математик, неужели нужно спрашивать у него документы? Да возьмите любых пять страниц из любого его труда, и без всяких документов убедитесь, что имеете дело с математиком.
– Во-первых, я не любезный, во-вторых, вы не Лобачевский, – сказал профессор, немного сбитый с толку моим алкогольным воодушевлением.
– Ну, почём знать, почём знать, – отвечал я.
– Лобачевский умер, – сказал профессор, как-то не очень уверенно.
– Протестую! – горячо воскликнул я, Лобачевский бессмертен! И, вспомните, его открытие, опубликованное в 1830 году и не получившее признания современников! Уже после его смерти, на основе трудов Лобачевского совершился переворот в представлении о природе пространства! В своих трудах я уточняю Лобачевского! Пространство и геометрия Лобачевского это тетраэдр объёмом 369036 единиц, с площадью грани 11390 единиц и с длиной ребра 162 единицы! Это ничто иное, как пространство протона! Нейтрон это плюс 536, то есть восемь глюонных полей связи по 67 единиц, исходя из того, что электрон это 201 единица, 201 единица равняется 0,5110034 Мегаэлектроновольт….
Я торопился выдать как можно больше информации, чтобы «зацепить» сознание профессора.
– Нейтрон это протон, с двумя глюонными полями связи по 67 единиц на каждой грани его тетраэдра…, – торопился я, – фотон света это значение в 4,1875 единицы….
Профессор поморщился и перебил мой монолог.
– Тетраэдра? Вам сколько лет? У вас есть понятие о капельной модели атома? Так, всё ясно. Пропустите, гражданин, – уже нервничая, сказал профессор.
Я посторонился и пропустил какого-то математика в двубортном сером костюме, в летней без галстука белой рубашке, воротник которой широко лежал на воротнике пиджака. Двубортный математик с дюжиной бутылок, дефицитного в то время, пива прошмыгнул внутрь математического кабинета, бережно удерживая авоську.
Пивной математик приветливо кивнул профессору. На ходу раскрыл складной стакан, и математики проследовали на веранду пить это самое пиво. Я остался один, грустно размышляя, – увы, не мне, не мне, а им, математикам, достанется ледяная кружка, о которой я, бедный скиталец, мечтаю. Положение было печальным и затруднительным, я не знал, как быть. С веранды, в свой адрес, явственно услышал слово «пьяный!»
Видя, что я третий лишний, ретировался из стен многоуважаемого университета.
Тогда сами с усами
Если наука не кормит, её бросают. Богу, который не милует, человек не молится. С голодухи я забросил