Не уйдешь далеко, господи… Рассказы. Алексей Морозов

стоя на коленях около изголовья постели, понимая, что опасность миновала, и, веря в то, что теперь ему под силу Гималаи в рогалик свернуть. Тогда он любовался своим мальчиком, словно такого чуда никто не свете больше не видел, а держать его в руках вообще не держал. Придирчиво рассматривая малыша, молодой и симпатичный тогда Илья Никодимыч с удовольствием отмечал, что все у него получилось: пальчиков везде ровное и предсказуемое количество, голос громкий, резкий, тон начальственный, а мужское достоинство – вот оно, настоящее, в полной комплектации, на положенном ему месте и нормального размера. Да какое там нормального. Небывалого размера, а как же иначе!..

      Все это было в прошлом. Теперь перед отцом стоял молодой мужчина, отдаленно напоминавший ему об их родстве.

      – Говори, – разрешил Илья Никодимыч.

      – Я буду краток, папа. Мне жаль.

      – Чего же тебе жаль? – несмешливо спросил Илья Никодимыч. – Или кого?

      – Жаль, что мы так мало разговаривали, – тихо произнес сын. – Я скучал, между прочим.

      Отец скорбно склонил голову набок. Хотелось бы ему, конечно, обнять своего ребенка, ведь не на прогулку в поле идет. Все может быть теперь. Возможно, увидятся не скоро. Но борщ… он призывал, манил резковатым сладким запахом, а справа от тарелки с хлебом изумрудно поблескивал острыми короткими веточками только что вымытый укроп, а в середине тарелки, утонув краями в рыжих кружочках жира, белело девственное сметанное сердце.

      – И мне жаль, – наконец, произнес он, понимая, что иногда отвечать надо вопреки, а не честно. Но сказав это, почувствовал, насколько фальшиво прозвучали его слова. Не то он хотел сказать, не то хотел услышать тот, кто стоял неподалеку.

      Сын молчал. Илья Никодимыч смотрел в тарелку, не зная, как и о чем продолжать.

      – Я поеду на рассвете, – сказал Владимир.

      – На ком же ты поедешь? – встрепенулся Илья Никодимыч.

      – Лошадь возьму. На станции оставлю, а потом пришли кого-то ее оттуда забрать.

      – На лошади? А ты не забыл, как ездить-то верхом?

      – Нет, я помню, конечно.

      – Ну и ладно.

      – Спасибо, папа.

      – Не благодари. Истинная твоя благодарность будет для меня в другом, но ты решил по-своему, даже не посоветовавшись.

      – Я бы не хотел, папа…

      – Иди с богом.

      Сын быстро покинул комнату. Илья Никодимыч поваландал ложкой в остывшем борще, а потом понял, что радости по этому поводу уже не испытывает.

      Стоя у крыльца, он смотрел на Яшку, который ходил туда-сюда по двору, и вчитывался в себя. Исследуя свое внутреннее состояние, он пришел к выводу, что все не так уж и плохо. Сын, несомненно, огорчил, так как не оправдал. Но его будущее, совершенно чуждое Илье Никодимычу, это его будущее, и, если честно, не такое уж оно, возможно, и плохое, хоть и абсолютно бесполезное. Илья Никодимыч, как истинный обыватель, всегда свысока поглядывал на жену и сына,