Заслужить лицо. Этюды о русской живописи XVIII века. Геннадий Вдовин

в который раз поразишься тому, что он ничего не разглядывает, ни на что не отвлекается, а взаправду и в трепете ждет важнейшего вопроса: «Где он?». Для него вовсе не предполагается очевидный для нас, маловеров, в неизменности ответ: «Вот он!». Метафизика этой игры, этих первых пряток, этих начальных образцов портрета, этой эпохи конца XVII – первой половины XVIII века – познание бытия в противоположность небытию, закрепление космоса взамен хаоса, что малышу так еще близок, чередование двух чудес – «Я есмь» и «несть меня», получение-утрата биографии, судьбы, бытия, истории. Не то – лет пять спустя для дитяти и пятьдесят – для портретируемого, когда «игра в прятки» становится совсем иной. Это вообще другая игра, это вторые прятки. Спрятаться, замаскироваться, обмануть, стать другим на выигрыш, не обреченно меняя покорный ужас «нет» на сладкую боль «есть», а трансформируя одну степень «инаковости» на другую; не качели страшной антиномии «бытия» и «не», «пред», «постбытия», а овладение техниками предъявления инаковому, чужому, постороннему и, может статься, невсамделишной инаковости, чуждости, посторонности.

      Л. Каравакк

      Портрет Елизаветы Петровны ребенком. Вторая половина 1710-х

      Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

      Л. Каравакк

      Портрет мальчика охотника. 1720-е

      Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

      И. Никитин

      «Напольный гетман». 1720-е- первая половина 1730-х

      Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

      Так что же прячут «прятки»? Что спрятано в двух разных «играх» под одним словом?

      До явления портрета как метода мыслить и способа жить, портрета как принципа познания мира и как алгоритма утверждения в истории сказать-написать-изобразить «я умер» – это совместить несовместное, т. е. сказать в первом лице то, что прежде употреблялось лишь в третьем, перевести смерть из грамматического понятия неизменно третьего лица в немыслимое прежде первое; спрягать неспрягаемый никогда прежде глагол с местоимением «Я». Сказать: «Я умер», употребив местоимение первого лица с глаголом «умирать» в настоящем времени, – это заявить: «Я умер и воскрес», сиречь объявить себя если не равным Спасителю, то повторившим его подвиг хотя бы событийно точно. Вот чем подлинно испуганы первые портретируемые: богоборчеством жеста, радикальной революцией «Я», высоким полетом птенца «персоны».

      И. Никитин

      Петр I на смертном одре. 1725

      Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

      И. Г. Таннауер

      Петр I на смертном одре. 1725

      Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

      Неизвестный художник

      Портрет тобольского и сибирского митрополита святителя Иоанна Максимовича. Первая половина XVIII в.

      Тобольский государственный историке-архитектурный музей-заповедник

      Портреты же «во успении» (или, по словам