Благословение и проклятие инстинкта творчества. Евгений Мансуров

и певцами в трактирных хорах, а в самой лучшей позиции – детьми небогатых купцов, сторонников «древлего благочестия». Позднее, когда я читал его размашистые, яркие, удивительно сердечные стихи, не верилось мне, что пишет их тот самый нарочито картинно одетый мальчик, с которым я стоял, ночью, на Симеоновском и видел, как он, сквозь зубы, плюёт на чёрный бархат реки, стиснутой гранитом. Через 6–7 лет я увидел Есенина в Берлине, в квартире А. Н. Толстого. От кудрявого, игрушечного мальчика остались только очень ясные глаза, да и они как будто выгорели на каком-то слишком ярком солнце…» (из очерка М. Горького «Сергей Есенин», Германия, 1927 г.). «…По счастью, «девическая краса» его лица быстро побледнела… декоративная косоворотка балалаечника уступила место (как в свое время у Горького) городскому пиджаку…» (из книги Ю. Анненкова «Дневник моих встреч: Цикл трагедий», США, 1966 г.);

      • «Обериуты (группа писателей, входивших в Объединение Реального Искусства, Ленинград, 1926–1931 гг.. – Е. М.) часто появлялись перед публикой, вызывая доброжелательное любопытство ленинградской аудитории. Даниил Хармс (1906–1942) в длинном клетчатом сюртуке и круглой шапочке, поражая изысканной вежливостью, которую ещё более подчёркивала изображённая на его левой щеке зелёная собачка…» (из очерка И. Волгина «Чтоб кровь моя остынуть не успела…», СССР, 1985 г.);

      • «По ряду соображений Даниил Хармс (1906–1942) считал полезным развивать в себе некоторые странности…» (из Воспоминаний В. Петрова, сов. изд. 1990 г.). «Казалось, Хармс состоял из шуток. Чудачество было ему свойственно и необходимо… Назло неизвестно кому он ходил в гольфах, носил крахмальный высокий воротник, галстук типа «пластрон» и булавку в виде подковы, усыпанную синими камушками и бриллиантами. Был не похожим ни на кого ни разговором, ни поведением…» (из статьи А. Порет «Воспоминания о Данииле Хармсе», СССР, 1980 г.). Типичное одеяние Хармса – серые гольфы, серые чулки из вигони, пальто, трость, клетчатый шарф, трубка, серая кепка на голове. Смесь Шерлока Холмса и доктора Ватсона единовременно в суровые будни постреволюционной действительности. «Создай себе позу и имей характер выдержать её, – сказал Хармс, принимая позу «лондонского дэнди», и добавлял: – Когда-то у меня была поза индейца, – потом Шерлока Холмса, потом йога, а теперь раздражительного неврастеника. Последнюю позу я бы не хотел удерживать за собой. Надо выдумать новую позу»… Дети со смехом бегут за ним по неярко освещённым улицам вечернего города, принимая его вычурный костюм за балаганное одеяние… Конечно, даже в сером, он выделялся на фоне серых улиц, проспектов и площадей. И привлекал внимание. И потому был опасен. И поделать ничего с этим не мог. Он даже подначивал ситуацию, однажды пройдясь на спор в виде эксцентричного бродяги по Невскому проспекту…» (из книги Ж. Глюкк «Великие чудаки», Россия, 2009 г.). «Его необычный внешний вид (многократно описанный в воспоминаниях) привлекал внимание людей, которые, разумеется, принимали его за шпиона… приходилось удостоверять личность незнакомого…»