Итак, меня привели, сдали воспитательнице, поцеловали в щеку и пожелали удачи. Да. Все как всегда. Но я еще не знал тогда, что удача улыбнется мне сегодня, скорее всего, в первый раз в жизни по-настоящему.
В тот день все дети, как обычно, во что-то играли. Я тоже играл, но сам с собою. Помню, как трое ребят долго строили волшебный замок из кубиков, палочек, конусов и прочего, что попадалось им под руку. Замок вырос до огромных размеров, и почти все дети группы бросились доводить его до совершенства. Началось строительство дорог и подъездных путей. Заборов и газонов. Стуча пластмассой, грузовики подвозили все новые и новые материалы. В ход пошли даже туалетные горшки. Достижение детской архитектуры взяли под охрану разнокалиберные солдатики и животные всех мастей.
Воспитательница, не скупясь на похвалы, взорвала хлопушку в потолок и созвала всех на занятия «развитием».
Удивительно, но, вспоминая сейчас тот день, я помню каждую мелочь, вплоть до деталей одежды своих одногруппников и мешковатого одеяния воспитательницы. Она восседала за столом, на котором были разложены книги и ее мятая тетрадка. Сидя в темно коричневом балахоне и такого же цвета шерстяной длинной юбке, она постукивала концом шариковой ручки о стеклянную вазу с подвядшими гвоздиками.
В тот день мы все должны были «развиваться» играя в загадки-ассоциации. Каждый говорит о чертах им загаданного предмета, а остальные сыплют версиями, демонстрируя собственное воображение и эрудицию. Награды за отгаданное не предлагалось, если не принимать за таковую улыбку воспитательницы, сверкавшую золотым протезом.
Очередь дошла и до меня. Я стоял позади всей группы и в тайне надеялся, что про мое существование счастливо позабудут. Но зоркое око воспитательницы выловило мою предательски выдающуюся макушку из-за спины толстого мальчика, в порванных на коленке колготках. Она звонко презентовала всем, что теперь Матвеев загадает свой лот. Удивит таки сопливую общественность.
Полагаю, она хотела, чтобы я постепенно все же вливался в коллектив, нашел друзей и зажил их нормальной жизнью. Не исключаю, что она была преисполнена самых благих намерений по отношению ко мне. Но в тот момент я желал лишь запустить предметом потяжелее по ее лучезарно скалящейся физиономии. Ведь она попросту не оставила мне выбора. Придется думать над загадкой. Хотя бы просто попытаться это сделать.
Во внезапно возникшей тишине, будто в вакууме стихших голосов детей, я буквально ощущал на своей макушке, буравящий меня взгляд воспитательницы. Он виделся мне хищным и беспощадным, отчего волосы, похоже, пришли в движение. Я стоял с опущенной головой, и, силился привести в равновесие вспыхнувшие эмоции. По шуршанию одежды вокруг, превратившемуся от этого вакуума в нестерпимый шум, волнами накатывающийся, я ощущал, как стал центром внимания. Ягненком, нелепым образом, оказавшимся