– Ты уверена, что он ничего не взял? А полиция все проверила?
Вообще-то, жертвами грабежа в Венеции становятся исключительно туристы. Приехал мастер, я дала им поговорить, а сама незаметно расплатилась с ним наличными. Склонившись над скважиной, он сообщил, что согласен с вердиктом карабинеров: замок не поврежден. Наверное, Маша просто забыла запереть дверь на ключ и вор решил воспользоваться такой возможностью.
– Может, какие-нибудь цыгане, – снова фыркнула соседка. – Никто из нас от этого не застрахован! Я у них так и спросила: а что полиция делает со всеми этими цыганами?
– Тебе, наверное, надо отдохнуть, Маша? – поинтересовалась я, не обращая внимания на соседку. – Этот господин позаботится о твоей безопасности. Давай я помогу тебе прилечь?
– Спасибо, Элизабет! Такая добрая девочка!
– Я позвоню кому-нибудь, чтобы с тобой посидели.
У Маши имелась целая сеть старинных русских подружек, родственники которых работали в бесчисленных отелях Венеции. Для бабушек их жизнь служила источником постоянной мыльной оперы – Маша часто сплетничала на их счет. Она достала кучу вещей из более чем вместительной сумочки, наконец нашла потрепанную записную книжку, и захламленная комната в мгновение ока наполнилась пожилыми дамами, явившимися с другого конца города по первому зову подруги, прихватив с собой водку и затхлое печенье в бумажных пакетах. Вскоре на столе уже пыхтел самовар, и Маша стала хозяйкой настоящего светского раута, возлежа на диване в клубах сигаретного дыма и в окружении щебетавших подруг.
– Ты уверена, что все будет в порядке? – спросила я.
Мне не хотелось уходить – Маша казалась такой беззащитной, – но и навязываться я тоже не собиралась. Учительница потрепала меня по щеке, и я ушла вместе с мастером. Он прикрыл за нами дверь, и тут я кое-что заметила: на стене, позади одной из множества Машиных икон, висела большая вощеная репродукция скорбящей Мадонны с черными миндалевидными глазами. Пока мастер работал, ее не было видно, но теперь я заметила, что толстая бумага в дешевой красной рамке была порвана – точнее, порезана. Овал печального лица рассекал тонкий надрез. Некоторое время я разглядывала репродукцию и думала о том, не мог ли вор искать спрятанные за рамкой купюры. Машу мне лишний раз волновать не хотелось, а сама она заметит не скоро, учитывая, где висела картина. Прикрыв дверь, я спустилась по лестнице вслед за мастером.
Наконец добравшись до квартиры, я обнаружила, что книги лежат на кровати. Разве я их там оставляла? Я так переволновалась за Машу, что совершенно не могла вспомнить. Большой иллюстрированный каталог работ Караваджо был открыт на репродукции «Медузы», той самой картины, великолепную копию которой я видела у Ермолова. Сама я его точно не покупала. Может быть, продавец по ошибке положил его в сумку с купленными