Звук Бендовой скрипки его остановил, такой это был необыкновенный звук. Принц быстро послал адъютанта узнать у хозяина гостиницы, кто там играет. Привели Бенду. И уж больше не отпустили, взяли в замок, и слава о нём вскоре дошла до всех европейских дворов. Вот такой звук имеет Бенда».
Моцарт кивает головой:
«Знаю эту историю как легенду. Я должен однажды наконец послушать этого Бенду, столько о нём слышал и всегда только похвальное».
Граф Пахта говорит с улыбкой:
«Это всё чешские звуки, которые приманивают человека издалека. Не с одним наследным принцем был подобный случай, у нас в Чехии такое случается нередко. У меня в капелле есть сказочный музыкант, играет на лесном роге, Чермак.
Так он тоже поймал меня на свой звук. Был я на охоте. Вдруг слышу красивую музыку, звучание вылетало из глубины леса, да такое великолепное, будто золото течёт. Играли на лесном роге.
Иду на звук, всё ближе, ближе, и вот нашёл его творца. Это был мальчик, си- девший на пеньке, он играл для себя и был погружён в свою музыку так глубоко, что не слышал меня и не обратил внимания, пока я не положил ему руку на колено. Он вздрогнул, как от чего-то страшного, быстро обернулся и увидел меня. С тех пор я его уж не отпускал. Дал ему возможность получить музыкальное образование, и сейчас он у меня. Это гордость моей капеллы, Чермак. Мы его прозвали Чермачек. Знаете, маэстро, есть такая лесная птичка – чермак. Все в капелле знали его историю и скоро стали обращаться: Чермачку!»
Старый граф Тун посмотрел на оркестр и сказал:
«Как видите, маэстро, тут каждый имеет свою историю, и одна на другую похожа. Как будто Богиня Судьбы опьянила их музыкой, чтобы они несли наслаждение тем, кто имеет сердце, уши и способен слышать и ещё понимать. А если они встречают понимание, то стараются играть до последнего дыхания.
Вот посмотрите, наш милый гаусофицер Вейсбах. Стоит там, будто он никто. А ведь был он знаменитым валторнистом, как Пунто, бывало, с ним играл. Вейсбах учился в Мангейме у нашего Шинделяра, затем у Гоудка в Драждьянах. В высоких нотах и в беглости не знал себе равных, разве что Пунто. Умел из лесного рога извлечь звучание нежное, как у флейты. Тяжелейшие пассажи играл с удивительной лёгкостью, ни разу не наморщил лицо, всегда улыбался как дитя. Играл он у меня целых пятнадцать лет, пока ему служили зубы. А уж потом я назначил его гаусофицером. И всё же, если сейчас сядет за пульт, сыграет и на скрипке, и на альте, и на виолончели. Кровь музыканта не ржавеет. Подойдите, Вейсбах!»
Вейсбах встал из оркестра, как солдат на посту, а сам весь покраснел от радости и благодарности, ведь его сам пан Моцарт удостоил поздравлением.
Потом граф Тун отошёл, и снова зазвучала красивая музыка.
Играли симфонию, серенаду, изящный менуэт. Полтора часа продолжался этот концерт, Моцарт слушал непрерывно с большим вниманием.