– Так ты и сам, когда на каторге был, разве не петушил юнцов-то? А? – поднял бровь Маркел Антоныч.
– Был грех, был, – кивнул его собеседник. – Позвольте еще полстаканчика?
– Давай.
Бритый махнул еще полстакана.
– Был грех, – повторил он виноватым голосом. – Так и жизнь на каторге – не малина. Потому и хочу…
– А что ты вообще хочешь? – вдруг перебил его Тимофеев. – Зачем тебе адрес?
– Пойду, в ноги бухнусь, попрошу отпустить брата. – Бритый аж подался вперед. Говорил он с убеждением человека, который с самого начала отогнал всякое сомнение в неудаче своего намерения.
– Да? – насмешливо спросил Тимофеев. – А как он не согласится?
Бритый снова сел на лавку.
– Тогда кончу его. Брата не спасу, так хоть отомщу.
Маркел Антонович подумал, а потом покачал головой.
– Адреса я тебе его не дам. Впрочем, по адресу его искать – только время даром тратить. Он там редко бывает. А если хочешь с ним переведаться, то сходи на Александровскую улицу, найди трактир «Лазаревский». Он там по вечерам бывает со своим денщиком. Пьет. Как уж ты с двумя управишься, я не знаю, но так это – твоя забота. Оружия он с собой никогда не носит. Но ты поберегись: Скопин – мужик ушлый, воевал в Туркестане. И больной на всю голову, хоть и судебный следователь. С такими связываться – себе дороже. Подумай наперед. И главное запомни: если попадешься и тебя спросят – откуда узнал…
– Ни-ни! – замотал головой бритый. – Христом богом клянусь!
Третий вечер уже приходил бритый в «Лазаревский» трактир, садился за стол у дверей, лицом к залу, прямо под выцветшей картонкой с изображением толстой русалки, которую огромный кот тянет за хвост, брал бутылку портера и ждал. Трактир был самый обычный – состоял из двух комнат. В первой, крохотной, имелся винный буфет с тарелками, на которых засыхали кучки квашеной капусты, болотного цвета соленые огурцы или моченые головки чеснока. Старый однорукий инвалид сгребал рукой мелочь, бросаемую на стойку, и наливал той же рукой шкалик или чарку водки из зеленого. Сюда забегали на минутку: похмелиться или добавиться, а то и просто смочить горло. Желавшие посидеть подольше, поговорить, поесть и выпить основательно шли в большой зал с двумя окнами, которые мыли один раз в году – на Пасху. А в остальное время окна стояли заросшие пылью, свечной копотью да жиром. В большом зале имелось несколько столов, накрытых непременными московскими скатертями. И у каждого стола – по три крепких и грубых стула. Освещалось все это помещение газовой лампой, висевшей в центре потолка. Однако хозяин, похоже, экономил и прикручивал газ в люстре до минимума – так, чтобы посетитель мог различить стакан, но таракана, плававшего в миске с кашей или рагу, мог уже и не заметить.
Как сразу приметил бритый, половых было двое – дед и внук. Причем внук явно совсем недавно приехал из владимирской деревни, и потому дед все время его учил подзатыльниками, не особо скрываясь перед посетителями, которые к такой учебе относились одобрительно, потому как жалеть