Гриша не заинтересовался.
– Что ж, случается. В милицию звонили?
– Не-ет… что толку? Куда милиция поедет среди ночи?
– Да-да… – Гриша задумчиво покивал. – Моя милиция меня бережет. Что ж они, в самом деле дураки – среди ночи кататься?
Надя присела рядом.
– Ты лохматый, – сказала она, доставая расческу. – Я тебя причешу.
– Ох, селедка, – Гриша равнодушно подчинился ее парикмахерскому вмешательству. – Думаешь, поможет? Не поможет…
– Надо следить за собой, – сказала Надя, которой сделалось тепло, и даже ладони вспотели от волнующего прикосновения к Гришиной шевелюре. – Будешь красивый… ухоженный…
– Оставь, селедка. Не те данные.
– В смысле?
– В смысле, у меня не волосы, а сено. Вот у сестры твоей… – Он вздохнул. – Как мед. Помню, как-то летом… волосы по плечам распущены… душистые… м-да.
– Обычные волосы, – сказала Надя строго. – У нас одинаковые.
Гриша изобразил унылый скепсис.
– Нет, селедка. Не хочу обижать, но ты необъективна. В зеркало чаще смотри. У тебя, – он поднял глаза, нахмурил брови, не встречаясь взглядом с Надей, и вынес вердикт: – У тебя глина какая-то на голове, уж извини.
Надя сделала усилие и не обиделась. Она знала, что ее внешность теряется на фоне Аллиного совершенства.
– Послушай, – произнесла она, запинаясь. – А может… мы с тобой поженимся?
Гриша уставился таким непонимающим вздором, что она осеклась.
– Зачем?
– В смысле, заявление подадим, – оправдывалась Надя, увидев, что вопрос пришелся не к месту. – Нам приглашение дадут.
– Зачем?
– Я туфли куплю…
Гриша уяснил смысл сказанного – в меру понимания.
– Ох, селедка, – пробормотал он. – Опять эти гримасы развитого социализма. Найди другого кого-нибудь. Я, знаешь ли, не люблю профанаций. Должно что-то быть святое, что ли…
Он отстранился, и Наде почудилось нечто брезгливое, словно ему были неприятны ее прикосновения.
– Оставь, волосы повыдергаешь. Буду лысым ходить.
Он бросил печальный взгляд на окно и поднялся.
– Пойду я, селедка. Пока ваше семейство за тобой не сбежалось…
И он направился к арке, сутулясь и не оглядываясь на Надю, которая приняла во внимание все соображения, но не отделалась от недоумения и чувства обиды: Грише следовало проявить деликатность и не демонстрировать, что она для него пустое место.
На другое утро в загсе была регистрация, и Надя, наблюдая за обрядом, изучала Руслана и проникалась родственными чувствами, но мешали его непривычная внешность и впечатление, что они с Аллой не смотрятся как пара. Если Алла походила на фарфоровую статуэтку, то Руслан вызывал ассоциации с мясной лавкой: он был коренастый, приземистый, с вывернутыми красными губами, и его массивное