Несколько позднее он оборудовал еще одну подпольную типографию в подвале Бернардинского костела. Здесь он с другими членами социал-демократической партии Литвы также печатал листовки. «Мы печатали, – вспоминала Мария Войткевич-Кржижановская, – на гектографе, по ночам, в подвале Бернардинского костела прокламации, брошюрки, листовки. Таинственность обстановки, работа в ночной тишине при слабом свете коптилки, заставляла нас бдительно следить за каждым движением, прислушиваться к каждому шороху. Нервы были напряжены. Лицо Феликса, целиком поглощенного делом, было вдохновенно»[223]. Третья нелегальная типография была расположена в другом районе Вильно, на Снеговой улице, рядом с полицейским участком. Подобное соседство представлялось Дзержинскому скорее благом, чем проблемой.
В декабре 1895 г., во время рождественских каникул, Феликс принимает участие в работе съезда представителей нелегальных ученических и студенческих кружков самообразования Польши, который проходил в Варшаве. На съезде Дзержинский, делегат от Вильно, выступил как сторонник пролетарского интернационализма. Яркое описание этого выступления оставил участник съезда, ученик 8-го класса Келецкой гимназии Бронислав Кошутский: «Уже эти первые выступления Феликса, тогда восемнадцатилетнего юноши, носили черты, характерные для всей его позднейшей деятельности: глубокую веру в правильность революционной идеи и вместе с тем твердую волю и стремление воплотить в жизнь эти идеи, бескорыстность и бескомпромиссность»[224]. В эти же дни он посетил в варшавской больнице, как оказалось, в последний раз, свою больную мать.
Все большее вовлечение в революционное и рабочее движение постепенно готовило разрыв Дзержинского с прежними его представлениями о целях в жизни. Образование как самоцель уже мало значит для Феликса Дзержинского; скорее даже отвлекало от новой идеи «освобождения человечества». Тем более что сам Дзержинский, увлеченный символизмом, испытывающий явные проблемы со здоровьем, считал, что ему суждено прожить очень недолгую жизнь, буквально несколько лет.
Характерны декадентские стихи Феликса Дзержинского этого периода:
«Каждую ночь нечто навещает меня,
Бестелесное и беззвучное,
Некое таинственное видение
Стоит надо мною в молчании.
Дарит оно мне поцелуй,
Но этот дар непонятен мне:
Предлагаешь ли мне свое сердце
Или смеешься надо мной, о ледяная Дама?»[225].
Уже упомянутый А. Гульбинович вспоминал: «Яцек был моложе меня на три года. Мне тогда было 22 года, ему 19 лет. Как-то мы шли вместе ночью и разговаривали. Я ему говорю:
– Почему ты так не бережешь себя, так растрачиваешь свои силы? Нужно немного поберечь себя, иначе потеряешь здоровье.
– Чего