Двенадцать долгих лет Тадорум воспитывал и обучал ликеистов, прибегая к помощи лучших профессионалов своего времени из самых отдаленных уголков Империи и даже из-за ее пределов – специалистов в весьма неожиданных областях. Их учили философии и схоластике и риторике, географии и истории, медицине и астрономии, фехтованию, верховой езде и стрельбе из лука, карманному воровству и грязному рукопашному бою, музыке, танцам и живописи, ремеслам ткача, гончара, кузнеца и плотника, крестьянскому труду и искусству банковской двойной бухгалтерии, поэтике и анатомическому устройству живых существ…
Постепенно Тадорум отсеивал недостаточно одаренных или тех, кто не проявлял должного усердия, так что к концу двенадцатого года обучения в его ликее осталось тридцать четыре молодых человека – самых умных, сильных, ловких и образованных во всей Империи. "Гвардия ликеистов" – как назвал их много позже один поэт-славослов.
Но главное, что привил Тадорум своим воспитанникам – это любовь к правде и справедливости, к добру, и к странной идее теолога Михаила – идее о том, что все люди сотворены Великим и Единым равными, и каждый человек достоин бережного и милосердного отношения.
Возможно, Учитель хотел сам возглавить славные деяния Тридцати, но судьбе было угодно уготовить ему печальную участь – Тадорум не смог лицезреть в полной мере плоды трудов своих. В год Птицы, в четырнадцатое лето правления императора Псамметиха IV, позже прозванного Последним монархом, он скоропостижно скончался от пневмонии.
В день похорон Учителя на его отдаленной вилле Четырех ручьев воспитанники вскрыли и прочли его завещание. И тем же вечером, споро снарядившись в дорогу, понеслись в столицу на резвых скакунах.
Пенига снова представил кавалькаду всадников в легких кольчугах, вооруженных пиками и мечами, к седлу каждого из них был приторочен клевец, лук или шестопер. И закатное солнце бросало на их лица неверные блики сквозь могучую листву придорожных лип.
Город не был готов к встрече тридцати четырех героев, тридцати четырех братьев-поэтов, въехавших в него тихо в предутренней мгле. Мемфис спал, и стража у Королевских ворот не обратила на них никакого внимания – лишь двум охранникам, клевавшим носом у опущенного моста, щедрой горстью отсыпали Глорен и Боливар звонкого серебра, чтобы предотвратить ненужные расспросы.
Императорские гвардейцы не смогли остановить их у открытых ворот Алого Замка. Словно вихрь, смели они пятерых, державших стражу у въезда, а когда тяжеловооруженные пехотинцы выскочили из сонной караулки, было уже поздно: Тридцать четыре, бросив своих коней, спешили вверх по лестнице Векового дворца. Несколько стражников у его тяжелых резных дверей в ужасе разбежались, освободив проход.
Семеро капитанов гвардии – личных телохранителей Псамметиха IV – встретили витязей на пороге покоев императора. И пали в быстрой схватке, забрав с собой