Никанора встала, подошла к большой иконе Троицы в углу комнаты и стала поправлять лампаду. Но, как только сестры двинулись к дверям, остановила мать Нину:
– И ты, Нина, и ты, мать Евгения, завтра по лавкам в Москву! И полный отчет мне на стол к вечеру. Вместе с выручкой! Все! Ангела-Хранителя…
Нина поклонилась и стремительно вышла из приемной, за ней выкатилась Евгения, а Мария, постояв на пороге, подошла за благословением к матушке.
– Бог благословит, Машенька, – она перекрестила инокиню, положила ей на голову руку. – Иди с Богом, тяжелый день был, выспись, если сможешь.
Когда за Марией закрылась дверь, матушка, включив бра над столом и погасив верхний свет, медленно опустилась на колени перед иконостасом.
– Когда в тебе совесть заговорит? – Мать Нина подошла в узком коридоре второго этажа сестринского корпуса, где располагалась бо´льшая часть келий, к сестре Марии, которая открывала дверь в свое жилище.
– Совесть у того, кто чист перед матушкой. Я за ней, ты знаешь, хоть с колокольни спрыгну! А вы все… – Мария, обдав презрением Нину, переступила порог кельи и захлопнула дверь перед самым носом «неверной».
Люша, решившая провести ночь в машине, отогнала ее к южному, правому от входа углу обители, приткнув едва ли не к стволу здоровенного дуба. Во-первых, тут не светили в глаза входные фонари, во-вторых, машина не бросалась в глаза, а привлекать к своему «лежбищу» внимание паломница, ясное дело, не хотела. Поначалу устроиться с комфортом не очень получалось. Люша не могла согреться, несмотря на включенную во всю мощь печку и «келейное» одеяло. Раскинуться в машине тоже не выходило, но, проворочавшись с полчаса, сыщица наконец забылась тяжелым сном. Проснулась от ощущения, что ее поместили в ванную с кипятком: так она вспотела в духоте и жаре крошечного пространства. Выключив двигатель, Люша приоткрыла водительское окно, с наслаждением вдыхая предрассветный воздух. Без трех пять – скоро сестры и паломники закопошатся, потянутся к службе, а хорошо бы еще, ну хоть часок, поспать. Неожиданно она услышала звук приближающейся к обители машины, но не со стороны главной дороги, откуда Люша и убрала «мазду», а со стороны узкой дорожки, ведущей, по-видимому, в деревню. Взвизгнули тормоза, и машина остановилась аккурат с левого бока ночного пристанища Шатовой. Две машины теперь разделял ствол раскидистого дерева. Люша неуклюже приподнялась, сощурившись, посмотрела в стекло, но перед неопознанной машины не было видно. Впрочем, голоса раздавались отчетливо. Люша стала невольным участником загадочной и непонятной встречи. Хлопнула дверца, и мужской голос тихо, но крайне раздраженно сказал:
– Гань, ты совсем сдурела, а если б я тебя сбил? – Голос принадлежал отцу Иову. Люша мгновенно узнала его сильный, с капризными нотками, баритон.
– А что мне делать, Игорь? Ты