– Смотрите-ка, смотрите, у парнишки носок на одной ноге…
– А по-вашему, если бы он в двух носках явился сюда, было бы лучше?
– Ему бы на сцену в таком опереточном виде!
Я стал снимать туфли, чтобы Ваське отдать, но меня оттеснили.
Ведут Ваську в пикет. Впереди большущая толпа. Ну и дела!
Пока Ваську вели, он все время оборачивался и повторял:
– Снимай мои туфли! Снимай мои туфли!
Он только о туфлях и думал, смелый все-таки человек, совсем не думал о том, что попался.
Я все старался в пикет пройти, но меня не пустили.
И чего он за свои туфли расстроился? Не мог же я их все это время в руках держать! Подумаешь! Как будто бы их помыть нельзя!
Я подхожу к фонтану и тщательно мою его туфли. Все старался поглубже засунуть руку в носок, чтобы как можно лучше вымыть. И вдруг замечаю, как эти прекрасные туфли расползаются, а блестящая серебряная краска слезает, как чешуя с рыбы…
В это время из пикета выходит Васька и направляется ко мне.
Подходит.
Я стою, опустив голову, держу в каждой руке по туфле.
Его лицо бледнеет при свете фонарей.
– Ты стер мое аргентинское клеймо?! – спрашивает он сдавленным голосом.
Васька Котов выхватывает у меня свои туфли.
– А почему они мокрые?! – вдруг кричит он и бежит к фонарю.
Там, у фонаря, он сразу замечает всю эту ужасную непоправимую перемену со своими туфлями…
– Это не мои туфли!!! – кричит он.
– Все смылось… смылось… смылось… – твержу я.
– Как это смылось?! – орет он визгливо.
Распахнулись двери зала. Народ хлынул из дверей и увлек нас к выходу.
Я потерял в толпе Ваську, но при выходе он снова оказался рядом со мной и прошипел мне в самое ухо:
– Отдавай мне новые туфли… слышишь? Отдавай!
Я понимал его.
– Какие были! – прошипел он.
В это же самое время мне наступили на ногу, я скорчился от боли и крикнул ему со злостью:
– Пошел ты от меня со своими долгоносиками!
– Ах так! – крикнул он и, рывком вырвавшись из толпы, помчался вверх по улице по направлению к дому, а я пошел за ним.
Всю ночь мне снились танцующие аргентинцы в серебряных ботинках, а когда под утро мне стали сниться танцующие крокодилы в серебряных ботинках, я в ужасе проснулся.
Пришел Васька. В каких он был рваных сандалиях! Трудно даже себе представить. Каким-то чудом эти сандалии держались на его ногах.
– Мне нечего надеть, – сказал он тихо.
Я смотрел на его сандалии, вздыхая и сочувствуя ему.
– А те никак нельзя зашить? – спросил я тихо.
– Никак, – сказал он.
– Неужели никак нельзя зашить?
– Они не настоящие, – сказал он, опустив голову.
– А какие же они?
– Они картонные, – сказал Васька.
– Как?!
– Они театральные, – сказал Васька. – Все равно бы они развалились…
– Как то есть театральные?
– Ну, специально