Кошмарный парнишка. Френсис Скотт Кэй Фицджеральд

а за воображаемого партнера забывала: все пыталась понять, что же это за существо – слишком идеальный мужчина. И все-таки кое-что изменилось, стало другим.

      – Что там у вашей племянницы? – мрачно спросил садовник у тетушки Джозефины. – Зачем молодой красивой девушке прятаться в нашей глуши?

      – Моей племяннице требуется отдохнуть, – холодно промолвила та.

      – Если кто шибко устал, им наши дюны ни к чему, – возразил садовник, почесав затылок. – Больно они унылые, никакого разнообразия. Я вчера видал, как она схватила свой зонт и давай колотить им по песку, как сумасшедшая. Неровён час, еще заметит, сколько его тут у нас, и вправду умом тронется.

      Он фыркнул.

      – И что тогда, что будем делать?

      – Так, хватит болтать, Перси, – оборвала его тетушка Джо. – Займись-ка лучше своим делом. Мне нужно, чтоб ты затрамбовал в дорожку перед домом десять фунтов толченых ракушек.

      – А как с зонтом-то быть? – спросил он. – Я подобрал, что от него осталось.

      – Зонт не мой, – сердито ответила тетушка Джо. – Можешь и его закатать в дорожку.

      Но вот уж пролетел июнь, который должен был стать для Фифи медовым месяцем, а мокрые отпечатки ее резиновых тапочек по-прежнему каждое утро появлялись на пустынном пляже, в этой глуши на краю света. Какое-то время одиночество было ей вроде бы на пользу, и морской бриз окрасил ее щеки здоровым багрянцем; однако уже через неделю тетушки заметили, что ей не по себе, а притворяться веселой еще труднее, чем в день приезда.

      – По-моему, у тебя сдают нервы, дорогая, – сказала ей тетушка Кэл, когда задул крепкий ветер и заштормило. – Мы рады, что ты тут с нами, но у тебя такой грустный вид! Может, попросишь маму съездить с тобой на лето в Европу?

      – Там у них в Европе чересчур все нарядное, – устало возразила Фифи. – Мне у вас нравится: все такое суровое, дикое, натуральное, будто на краю света. Если вы не против, я побуду еще.