– Какая разведка? – без интереса спросила Лиза и туго перевязала косу кружевной ленточкой.
– Да обычная. – Аня заглянула в чайник. – О, а можно чайку?
Лиза ничего не ответила. Она внимательно оглядывала себя в зеркале. Добросовестно выстиранная и отглаженная юбка всё равно плохо сидела на фигуре: морщилась на талии, собиралась в некрасивые складки у бёдер и вообще всем своим видом больше напоминала мешок из-под картошки. Лиза уже столько раз обращалась к интенданту с просьбой выделить ей другой комплект обмундирования, но тот лишь только отмахивался и повторял, словно попугай, одно и то же: «не положено».
«Не положено! – с лёгким раздражением подумала Лиза. – А то, что выгляжу, как пугало огородное, положено?»
Она, как могла, оправила юбку и потуже затянула пряжку на ремне. Аня сполоснула в рукомойнике гранёный стакан и плеснула туда давно остывший чай.
– В буфете вафли есть, – сказала Лиза. – Бери, угощайся.
– Спасибо! – обрадовалась Аня, вытащила из буфета стеклянную вазочку, бухнула на стол и довольно заулыбалась, как кот перед миской сметаны. – Лет двести уже такой вкуснятины не ела. Хотя, до войны вот не стала бы такие вафли есть… Мы их «стариковскими» называли…
Лиза чуть заметно усмехнулась, но не изменилась в лице. А она до войны не стала бы убивать. Аня запихала в рот целую вафлю и прикрыла глаза от удовольствия.
– М-м! Обалдеть! И стариковские тоже вкусные, оказывается! – И хихикнула: – Но когда война кончится, всё равно такие есть не буду.
– Чего командир зовёт?
Аня шумно отхлебнула чай.
– А! Там пополнение прибыло, парни… – Она пошарила взглядом по столу. – А сахарку к чаю нет?
– Нет, – отрубила Лиза. – Скажи спасибо, хоть настоящий чай есть, а не морковный эрзац.
И, развернувшись, стремительно вышла из избы. Её немного раздражала Аня – глуповатая наивная девчонка с мыльными пузырями и детскими мечтами в голове. Раздражала потому, что Лиза отчётливо видела в ней прежнюю себя. А верить в то, что когда-то такой же наивной дурочкой была и она сама, не хотелось.
Солнечный августовский день дышал теплом и спокойной тишиной. В притоптанной траве юркали проворные ящерки, на растянутой у жилых палаток верёвке болтались выстиранные рубахи. У раскидистого столетнего дуба на опушке стояло, вальяжно прислонившись «плечом» к стволу, чучело немца – набитый соломой и опилками мешок в каске и серо-зелёном кителе с ефрейторскими знаками различия. Какой-то умелец даже нарисовал лицо: крестики и изогнутую кривую линию вместо глаз и рта. На груди висела фанерка с криво нарисованной угольком мишенью, уже порядком истрёпанной и дырявой, – ребята оттачивали на соломенном «немце» мастерство стрельбы.
Лиза быстро прошла по узкой тропинке и, остановившись у штабной палатки, откинула в сторону кусок брезента, заменявший дверь.
– Вызывали, товарищ командир?
Майор