Мехмет пришел в себя от разливающегося по телу животворного тепла.
Он лежал на кошме возле костра, над ним склонился чернобородый человек в косматой шапке, в руке его была пиала с горячей ароматной похлебкой.
Человек сказал что-то на непонятном языке, но Мехмет понял – незнакомец предлагает ему поесть.
И он стал есть – жадно глотая похлебку прямо через край пиалы, захлебываясь и обжигаясь.
Человек в мохнатой шапке что-то спрашивал, но Мехмет не отвлекался на такую ерунду – он ел, ел, и силы к нему постепенно возвращались. Только насытившись, он вспомнил о своем коне, спросил своего спасителя. И тот его каким-то непостижимым образом понял – кивнул, проговорил что-то успокаивающее. И вправду – неподалеку раздалось знакомое ржание вороного.
Мехмет прикрыл глаза – теперь ему хотелось спать, спать… однако, прежде чем заснуть, он прикоснулся рукой к своей груди.
Сверток с ножнами был на месте.
Прошел месяц, прежде чем Мехмет полностью восстановил свои силы. Человек в мохнатой шапке, который подобрал его возле выхода из ущелья, принадлежал к племени тюрок, кочевавшему в бескрайних восточных степях. Так же, как родное племя Мехмета, тюрки пасли стада овец, перегоняя их от колодца к колодцу, от оазиса к оазису. Так же, как родичи Мехмета, тюрки время от времени грабили торговые караваны, добывая себе дорогое оружие и красивые одежды. Так же, как бедуины западных пустынь, они разводили верблюдов и коней. Только здешние верблюды носили на спине не один, а два горба, а кони были низкорослыми и мохнатыми. Кроме того, кочевые тюрки не познали еще свет Аллаха, милостивого и всемогущего, они поклонялись духам предков и жестокому богу с волчьей головой. На первых порах Мехмету трудно было понять их язык, казавшийся ему грубым и неблагозвучным, как скрип тележных колес и блеянье овец, но он вслушивался в их слова и скоро начал понимать их, а к зиме заговорил.
Зима в здешних местах была непривычно суровой. Мехмет кутался в одежду из волчьих шкур, грелся у костра и с грустью смотрел на запад, туда, где за горами и пустынями лежали его родные места.
По ночам ему снились песчаные барханы, уходящие за горизонт, благодатные оазисы с пальмами и журчащими ручейками.
На первых порах тюрки косо смотрели на пришельца, недобро шептались за его спиной. Но Архан, тот человек в мохнатой шапке, который нашел его в горах, защищал Мехмета, напоминая соплеменникам о священном законе гостеприимства. А к весне все к нему привыкли. Когда же случилась схватка с курдами, Мехмет показал себя настоящим воином, и тюрки окончательно признали его своим.
Дочь Архана, Сары-Кыз, то и дело попадалась на пути Мехмета, поглядывала на него из-под жесткой черной челки, как необъезженная степная кобылица. Весной, когда степь покрылась алыми маками, Мехмет поехал на дальнее пастбище за отбившимся от табуна конем. Там, в степи, возле реки, извивающейся, как серебряная змея, к нему подъехала Сары-Кыз. Она хлестнула его вороного нагайкой и поскакала прочь. Конь встал на дыбы, обиженно заржал.
– Чего