– Еще только посватается? Я думал, что он давно сватается.
– Вы отлично хорошо знаете, что нет! – с сердцем сказала Полина. – Где вы встретили этого англичанина? – прибавила она после минутного молчания.
– Я так и знал, что вы о нем сейчас спросите.
Я рассказал ей о прежних моих встречах с мистером Астлеем по дороге.
– Он застенчив и влюбчив и уж, конечно, влюблен в вас?
– Да, он влюблен в меня, – отвечала Полина.
– И уж, конечно, он в десять раз богаче француза. Что, у француза действительно есть что-нибудь? Не подвержено это сомнению?
– Не подвержено. У него есть какой-то chateau[7]. Мне еще вчера генерал говорил об этом решительно. Ну что, довольно с вас?
– Я бы, на вашем месте, непременно вышла замуж за англичанина.
– Почему? – спросила Полина.
– Француз красивее, но он подлее; а англичанин, сверх того, что честен, еще в десять раз богаче, – отрезал я.
– Да; но зато француз – маркиз и умнее, – ответила она наиспокойнейшим образом.
– Да верно ли? – продолжал я по-прежнему.
– Совершенно так.
Полине ужасно не нравились мои вопросы, и я видел, что ей хотелось разозлить меня тоном и дикостию своего ответа; я об этом ей тотчас же сказал.
– Что ж, меня действительно развлекает, как вы беситесь. Уж за одно то, что я позволяю вам делать такие вопросы и догадки, следует вам расплатиться.
– Я действительно считаю себя вправе делать вам всякие вопросы, – отвечал я спокойно, – именно потому, что готов как угодно за них расплатиться, и свою жизнь считаю теперь ни во что.
Полина захохотала:
– Вы мне в последний раз, на Шлангенберге, сказали, что готовы по первому моему слову броситься вниз головою, а там, кажется, до тысячи футов. Я когда-нибудь произнесу это слово единственно затем, чтоб посмотреть, как вы будете расплачиваться, и уж будьте уверены, что выдержу характер. Вы мне ненавистны, – именно тем, что я так много вам позволила, и еще ненавистнее тем, что так мне нужны. Но покамест вы мне нужны – мне надо вас беречь.
Она стала вставать. Она говорила с раздражением. В последнее время она всегда кончала со мною разговор со злобою и раздражением, с настоящею злобою.
– Позвольте вас спросить, что такое mademoiselle Blanche? – спросил я, не желая отпустить ее без объяснения.
– Вы сами знаете, что такое mademoiselle Blanche. Больше ничего с тех пор не прибавилось. Mademoiselle Blanche, наверно, будет генеральшей, – разумеется, если слух о кончине бабушки подтвердится, потому что и mademoiselle Blanche, и ее матушка, и троюродный cousin-маркиз – все очень хорошо знают, что мы разорились.
– А генерал влюблен окончательно?
– Теперь не в этом дело. Слушайте и запомните: возьмите эти семьсот флоринов и ступайте играть, выиграйте мне на рулетке сколько можете больше; мне деньги во что бы ни стало теперь нужны.
Сказав это, она кликнула Наденьку и пошла к воксалу,