И думаю о Мандельштаме,
узнающем
у Пушкина
итальянскую
гармонию.
Где же родина
гармонии,
воспринятой нами?
Наше утро начинается с боли…
Правильно сказал поэт Айзенберг…
Когда бесчеловечное в людях
угрожает человеческому роду,
не первостепенны вопросы цезур и метафор.
Наше утро начинается с боли —
боли мира.
Поэты, где свет?!
Где Назым Хикмет Ран?!.
Девочка!!.[1]
В ХХ веке я не мог молчать,
в начале XXI века
я скоро не смогу говорить.
Отвесные ритмы
Отвесные
ритмы
лучами
незримо
спускаются,
пронизывая
строки.
Опустишь
руку
в карман
пиджака
и почувствуешь
в ладони
звезду;
аккуратно
достанешь её
и, не успевая разглядеть,
возвратишь
на небо.
Самый длинный верлибр на земле…
Расстояние между нами —
простор для нашего молчания…
Тысячи миль, миллионы футов
словно взялись за руки,
желая соединить этой вязью
тебя и меня, —
в каждом отрезке таится строка
самого длинного верлибра на земле.
Молчание – новая речь.
Дождь
Снова дождь с утра.
Он идёт, не думая прекращаться,
как зимой в Галисии.
Он увлажняет там
узкие заводи океана,
скалы и холмы,
красивые скулы
зданий
в городских кварталах,
открытые лики площадей,
мощёных, похожих
на мозаику, фреску.
Снова дождь с утра.
Отвесными струями
так просто,
так быстро
соединяет
небо
и землю.
Такое чувство,
что приходит из ниоткуда
и уходит в никуда.
Маленький аватар
Маленький Аватар…
В округе Мандья,
близ Бангалора
Его искали
любящие сердца.
Где сахар,
там и муравьи;
где Божественная сладость,
там и мы!
Каждый день
Солнце появляется над Майсором, над планетой.
Каждый день
Мальчик-Сияние выходит на улицу
и смотрит вокруг.
Молчание
Твоё молчание
превращается в храм
моего молчания,
поднявшегося
вплоть до воздушных куполов,
воздушных витражей,
коснувшихся небесной тверди.
Сакрально пространство
и молчание,
и просодия —
всё…
Имя твоё…
Имя твоё – Каппадокия.
Имя