– Кто это? – спросила Лура.
– Это моя тетя. Они сдают этот дом на лето, а сегодня улетают в Австинию. Мы здесь поживем, пока люди не приедут по объявлению об аренде. Главное, чтоб Серые не прознали, а то начнут «докапываться» о законности нашего здесь проживания.
– Здорово, как здесь тихо и уютно. Только я вещи не брала, да и надо маму предупредить.
– Конечно, все завтра, а сегодня ты моя, – шепотом на ушко сказал Май. Тишина стояла невероятная, и этот шепот на ушко был таким гипнотическим, девушке казалось, что она со своим принцем одна на весь мир! И всё вокруг такое солнечное, яркое и только для них двоих!
Молодых людей от души накормили и оставили одних в том замке, о котором обещал Май. А в двух шагах от дома было море, его шум доносился в комнаты замка. В морском прибое Луре слышались разные голоса, слаженно поющие, словно в хоре. А вид из окна захватывал: живой океан в обрамлении острых скал был неописуемо волнительным – Лура так бы часами и любовалась. Говорят же, что можно долго смотреть на воду, огонь и чужую работу, так вот в морских красотах все вместе: и работа мускулистых волн, и огонь от красно – желтого солнечного потока и сами тонны воды, мощные и будоражащие. Просто сказка!
Тётушка со своим супругом, худоватым мужичком лет сорока, похожим на фитель свечи, бодро собрав чемоданы, попрощались с ними и со своим чудным домом. Как выяснилось позже, муж тети и был стоматологом семьи Майя, а разбалованный сынок – его ребенком от первого брака. Болтуна отправили утренним рейсом на стажировку языка за границу.
Как только добрые хозяева уехали, Май предложил Луре принять душ, вместе. Он подошел к девушке, и во взгляде она прочитала его волнение и серьезность. Он взял её руки и повернул их ладонями вверх, проведя своими ладонями, от которых она почувствовала жар и желание подарить этому человеку такое же тепло. Он произнес в этот момент: «Я люблю Вас, Богиня»… Лура невольно расплылась в улыбке, и своими открытыми ладонями прикоснулась к его щеке, притянув к себе его лицо. Борода была гладко выбрита, глаза блестели, словно черные гравированные камушки, а губы были сладкими,