Про Деурию много чего говорят. И страшного, и веселого. И про диких зверей, которые там ходят, опять же – тенью. Но мне вот другое было интересно. Я как-то услышал, что в чащобе… Ну как, в чащобе – в каменной пустыне, где теней столько, что и солнце до земли не проглядывает. Так вот там, по слухам, была деревушка: тени домов, сараев, навесов всяких, а между ними ходят тени людей. Живут себе своей жизнью. По теням даже можно разобрать, чем они заняты: изгородь чинят или сено в стога закидывают. Понимаешь? Вот мне и захотелось отыскать эту деревушку.
Отвлекшись от рассказа, Громбакх подозвал служанку и попросил еще две чаши хмеля с соком эльны.
Сидевший напротив меня следопыт Тенуин молчал. С тех пор как я присоединился к их столу, он не проронил ни слова. Почти не шевелился, будто вовсе спал. Я не видел его лица, так как оно было спрятано под глубоким капюшоном бурнуса, заметил только белую кожу гладко выбритого подбородка. Альбинос.
А вот лицо Громбакха, с его щетиной, широкими шрамами на скулах и не менее широкими черными бровями, я разглядел во всех деталях. Охотник то и дело, развеселившись, ударял меня ладонью по плечу и хохотал, раскрывал рот так, что были видны все зубы. Успокоившись, он с видимым наслаждением принимался жевать мелко порезанные корни синюшки, которые тут называли клютом[6]. Из-за клюта все зубы, язык и губы у него были темно-фиолетовые. Синюшка пенилась, и охотник изредка сплевывал в пустую чашу густую, почти черную слюну. Каждый раз, когда он забрасывал в рот очередной кубик корня, меня окутывал пряный аромат.
– Долго я там шарахался, – продолжал Громбакх. – Один. По дурости, конечно. Чуть портки не обделал, точно говорю! Людей никого. Пустыня. А под ногами мельтешат тени. Тени ветвей, птиц, мелких зверушек: грызунов всяких, масличек.
Идешь. Кругом тихо. А только кажется, что за тобой следят, – пройдутся по твоей тропе и прячутся. Ночью так совсем пакостно. Тени без солнца пропадают, зато появляются звуки, будто весь день только и ждали, чтоб после заката раскудахтаться во всю дурь. Воет кто-то, скребется. Листва шелестит, сучья ломаются.
Глаза закроешь, а селезенка вся сжимается от страха. Сна нет. Кажется, что лежишь не в пустыне, а в нормальном лесу. Ну как, в нормальном?.. Где-нибудь под Гиблодолом. – Громбакх схватил меня за плечо, вплотную приблизил свое лицо к моему и шепотом продолжил: – Вылезешь из палатки, зажжешь светильник, и кругом сразу тихо. Все негораздки, которые шумели, молчат. Только земля и камни. А по ним от твоего фонаря сразу просыпаются тени. Куда посветишь, видны тени деревьев, кустов. Мне бы мозгами раскинуть да бежать оттуда, а я дальше пошел – деревню искать.
Громбакх