Жиль заметила, как Георг надолго остановился у книжных полок и интуитивно, как умеют женщины, представила себе, о чём он думает. Надо признать, что мысли Георга были всё же вполне оригинальны, и вряд ли Жиль могла их полностью себе вообразить, но то, что он предавался воспоминаниям, было совсем не трудно понять. Её внимание привлёк один из рисунков, она подошла к нему.
– Милая картинка. Похоже на Норвегию… – сказала она.
– Мама вырезала её из какого-то журнала… – нехотя ответил Георг. Он вдруг понял, что смущается потому что здесь есть Жиль, и она на всё это смотрит, и думает об этом, думает о нём, думает теперь что-то другое, чего никогда раньше не думала, и Георг был уверен, что это другое не может быть хорошим. Было ли детство Георга счастливым? Несомненно. Но это было счастье, собранное из кусочков несчастий, куда отчетливей он помнил ночные кошмары, чем прогулки по лесным тропинкам. Он стыдился того, что мог оказаться тем, кем Георг никогда не хотел себя видеть. – Я спущусь вниз, включу генератор, а потом покажу кухню.
– Сегодня я не в настроении готовить, – ответила она мрачно, но сделала это чтобы просто пожурить Георга, и тут же сама упорхнула от него на кухню.
– Готовить не охота, – повторила она, – покажи лучше, где ванная, ты обещал горячую воду. С этими словами она провела пальцем по столешнице и карикатурно наморщила брови, показывая Георгу грязный палец. Он заметил, что её рука дрожит и поспешил отвести взгляд, но, кажется, она успела заметить. У неё всегда дрожат руки перед приступом.
– Твои белки не очень-то чистоплотные жильцы… – сказала она.
– Уверен, они делали всё возможное, – ответил Георг уже из подвала. Он мигом спустился по лестнице и щёлкнул вверх выключатели. Теперь свет был во всём доме. Из-за того,