Слушаю… Кто?.. Ни хрена себе… Не понял… Давай подробней…
Бормочет в ухо трубка.
Все чище и яснее голос человека, еще пять минут назад тяжело спавшего после длинного рабочего дня и длинного нетрезвого вечера, совсем уже он проснулся.
Шлепает рукой в темноте, пытаясь найти выключатель настольной лампы, а выключатель куда-то делся, блядь.
И под эти шлепки, телефонное бормотание и короткие вопросы в темноте с вечера прокуренной комнаты начинается история, которая могла бы произойти в любое время и с любым из нас, со мной или с вами, но не происходит, слава богу.
Разве что ночью, в полусне, когда так легко принять чужой голос за свой, чужую беду приложить к своим неприятностям, а чужое умение представить доступным тебе.
И эти ребята, мои и ваши ровесники, теперь будут делать то, что нам бы хотелось, да не решаемся, и справляться со своими проблемами так, как нам никогда не придется.
Сейчас мы познакомимся со всей компанией.
Начинается сказка, опять начинается сказка, снова нам предстоит по каньонам коней загонять, маски старые, вечный расклад и, конечно, все та же развязка – помирать-выживать, как болгарским крестом вышивать.
Соберутся старые друзья, каждый, хоть и стар, порядком стоит, связываться с ними вам не стоит, шансов нету, точно знаю я. В глаз стреляют муху на лету, семерых кладут одною левой, спят, уж коли спят, то с королевой, и берут любую высоту. Соберутся, гадов отметелят и ускачут грустно на закат. Здоровеет дух в усталом теле от историй про таких ребят.
Начинается сказка, опять начинается сказка…
Песня постепенно затихает.
Впрочем, нет, не нужно нам этих самодеятельных песен, этой как бы иронии. Лучше так.
Бормочет трубка, задает короткие вопросы человек, слушающий ее бормотание во тьме, но постепенно эти звуки перекрываются голосом мальчишки, заучивающего стихотворение из хрестоматии: «Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон, в заботы суетного света он… как там… малодушно погружен, молчит его святая лира… вот, блин, опять забыл… душа вкушает хладный сон…»
И вспыхивает свет.
Представьте себе – пробуждение.
На сползшей с матраца простыне, поставив на пол голые уродливые ступни немолодого мужчины, сидит человек. Обстановка обычной городской советской комнаты – убогая прелесть старых вещей, по которым вовсе невозможно определить время действия. Не то двадцать четвертый, не то тридцать седьмой, не то пятьдесят второй, но, может, и девяносто первый… Конечно, обязательный резной буфет до потолка со снятым – потолок низок – декоративным верхним карнизом, не то фамильный, не то купленный за гроши в те времена, когда жлоб охотился за румынской стенкой, а интеллигенция обставляла кооперативы с Преображенского