Сразу после выступления господина Аддерли последовали кадровые перестановки. Как только стало ясно, что командование оставляет молодых в гарнизоне – их шустро раскидали по десяткам. Назначили сержантов, преимущественно – из местных ветеранов. Марлон стал одним из десятников. Ему было не впервой командовать людьми. В обычной, повседневной службе, он сторонился лишней ответственности. При этом ворча о том, что согласен вытирать слюни и жопы только тем, кого породили его собственные чресла. Но сейчас с энтузиазмом взялся за дело. Для начала, в грубой форме отказавшись от приписанной ему десятки. Другим этого может и не спустили бы, но Марлон имел в Дурн-фаре особую репутацию… И особые права. Он был запанибрата почти со всеми лейтенантами и воспользовался связями, что бы набрать себе именно тех, кого хотел. В итоге под его началом, кроме соседей, то есть Джастина, Сэма и Райта, оказались Берти, Бенджамин и еще несколько вчерашних собутыльников. Берти, наконец начистив кольчугу, подогнанную накануне Марлоном, сейчас стоял во второй шеренге. И изо всех сил тянулся, поднимаясь на носочки, стараясь разглядеть хоть что-нибудь. Рядом с ним стоял ссутулившись Бенджамин. Даже в простом, круглом шлеме, он на полторы головы возвышался над строем. К слову, даже такой, завалявшийся в глубинах оружейной, шлем – нашли каким то чудом и по личной просьбе Марлона. Ведь голова могучего новобранца была под стать его телу, то есть раза в два больше, чем у остальных. Кто-то даже говорил, что такую черепуху защищать ни к чему, во-первых кость и так слишком крепка, а во вторых – до головы все равно ни кто не достанет.
– Ну что, великан. – Новоявленный десятник продолжал подначивать Бенджамина. – Покажем львам то, чем солдат от пастуха отличается? А то привыкли, понимаешь, молодых парней шпынять, стада угонять да посевы жечь!
При этом Марлон даже не лукавил. Он искренне негодовал, когда узнал о падении Мидуэя. Очередном. Многострадальному графству исторически не повезло оказаться между двумя враждующими соседями – Хертсемом и Уилфолком. И основываясь на своем солидном опыте – сержант был уверен, что в подобные моменты лучше подначивать и дразнить людей, чем давать им все глубже погружаться в свои думы и тревоги.
– Если ты знал, что я пастух, – неожиданно глубокий и приятный голос Бенджамина был в то же время безразличным и отрешенным, – то уесть меня не получилось. А ежели не знал, то благодарствую. Благодарствую за то, что считаешь меня солдатом.
На тех, кто слышал гиганта впервые – было очень забавно смотреть. Лицо, действительно пугающее, искалеченное, возможно при родах, с искривленным носом и глазами разного размера – сильно контрастировало с приятным тембром голоса и мягким нравом великана. Однако узнав Бенджамина получше, многие снова начинали считать его безумным.
– И у них,