Косморама. Владимир Одоевский

преспокойно в столовую, передгостиную, гостиную и наконец так называемую боскетную, где под тенью нарисованных деревьев сидела тетушка и раскладывала гранпасьянс. Она ахнула, увидев меня; но когда я назвал себя, тогда ее удивление превратилось в радость.

      – Насилу ты, батюшка, вспомнил обо мне! – сказала она. – Вот сегодня уж ровно две недели в Москве, а не мог заглянуть ко мне.

      – Как, тетушка, вы уж знаете?

      – Как не знать, батюшка! По газетам видела. Вишь, вы нынче люди тонные, только по газетам об вас и узнаем. Вижу: приехал поручик ***. "Ба! – говорила я, – да это мой племянник!" Смотрю, когда приехал – 10 числа, а сегодня 24-е.

      – Уверяю вас, тетушка, что я не мог отыскать вас.

      – И, батюшка! хотел бы отыскать – отыскал бы. Да что и говорить, хоть бы когда строчку написал! А ведь я тебя маленького на руках носила – уж не говорю часто, а хоть бы в Светлое Воскресенье с праздником поздравил.

      Признаюсь, я не находил, что ей отвечать, как вежливее объяснить ей, что с пятилетнего возраста я мог едва упомнить ее имя. К счастью, она переменила разговор.

      – Да как это ты вошел? Об тебе не доложили: верно, никого в передней нет. Вот, батюшка, шестьдесят лет на свете живу, а не могу порядка в доме завести. Соня, Соня! Позвони в колокольчик.

      При сих словах в комнату вошла девушка лет 17-ти, в белом платье. Она не успела позвонить в колокольчик…

      – Ax, батюшка, да вас надобно познакомить: ведь она тебе роденька, хоть и дальняя… Как же! Дочь князя Миславского, твоего двоюродного дядюшки. Соня, вот тебе братец Владимир Петрович. Ты часто об нем слыхивала; вишь, какой молодец!