Не шевельнуться. Все тело – сплошной птичий пух, зрение гаснет. Выстрел из станнера. Опять!
Страшно закричали Птицы, сорвались с ветвей, заметались надо мной, обдавая порывами ветра. По спине что-то стукнуло, в шею кольнуло. Они осыпают перья, желая выкупить меня у того, кто стрелял. Да улетайте же, чтоб вам!..
Птицы не собирались меня покидать. Я слышал их крики, свист крыльев, шорох потревоженных веток. И вдруг – глухой удар о землю. Затем второй удар, чуть дальше. Возле головы с шелестом опустилось перо. Что-то тяжелое шлепнулось совсем рядом. Ни людских голосов, ни звука шагов, ни грохота винтовки-птицебоя. Птицебой сегодня ни к чему, Птицы и без него сыплют перья. И что-то падает, падает… Крики Птиц раздаются все реже. Я понял: это падают Птицы. Что с ними?
Головы не поднять, рукой не двинуть, пальцев не согнуть. Делай со мной что угодно – топчи меня, режь глотку, жги огнем. Где этот гад-охотник, снышь ему в оба глаза?
Стало тихо. Ни шелеста веток, ни вскрика Птицы, ни писка ночного мышака. Лишь мягкие шаги по сухой хвое. Охотник чем-то занят. Птиц собирает, что ли?
Ну конечно. Он обездвижил их станнером, и Птицы лежат беспомощные, но живые. Охотник сможет их продать – коли паралич не погубит. Мэй-дэй! Такого еще не бывало, чтобы на Птицах наживались.
Курлыкнул браслет-передатчик: птицебой перенесен в новый квадрат. Наверное, его хозяин спешит сюда.
Значит, один с винтовкой находился в девятом квадрате, а другой караулил возле шалашиков. Может, он и беляком выл, чтобы меня приманить? Верно рассчитали. Думая увести Птиц от опасности, я собрал стаю и подвел под удар. Проклятье!
Захрустели ветки. Вот и второй. Идет не скрываясь, трещит сушняком. Окликнул издалека:
– Ну, что? Много собрал?
Видимо, первый ответил жестом, потому что второй довольно хмыкнул. Подошел ко мне.
– Живой? Так чего тянешь? Кончай его.
Убить меня? Зачем? Ах да, я ведь свидетель. Пусть даже в лицо их не видел, все равно опасен.
Я попытался напрячь мышцы. Бесполезно. Из горла не выдавить ни звука. А хоть бы и мог заговорить – я не стану унижаться и вымаливать себе жизнь. Вот только мать жалко и Лайну.
Меня пнули в бок ногой. Двинуться невозможно, однако удар я почувствовал. Еще раз пнули, перевернули на спину. В глазах по-прежнему темно.
– А знаешь… давай и его возьмем. Продадим за хорошие деньги.
На Энглеланде продать человека нельзя, возникла отрешенная мысль. Эти двое – залетные, с чужой планеты.
Очевидно, молчаливый не желал заниматься работорговлей; второй разочарованно вздохнул:
– Как хочешь… Что за черт?! – вскрикнул он. – Слышишь?
Издалека